— Ленц и его жена пользуются широкой известностью в светских кругах. Бал Оперы и так далее. Я думаю, что вы назвали бы их... Как это у вас говорится — э-э-э, фило... филантропы? Ленц управляет семейным фондом. Переехал сюда из Германии двадцать с лишним лет тому назад.

— М-м-м... — Глаза Анны щипало от дыма, но она не хотела жаловаться. Хайслер оказывал ей очень большую любезность. И ей даже нравилось сидеть здесь, в полном дыма полицейском автомобиле и ощущать себя “своим парнем”.

— И сколько же ему лет?

— Если я не ошибаюсь, пятьдесят семь.

— Значит, видный.

— Очень.

На улице находились еще три ничем не выделявшихся автомашины. Одна стояла неподалеку от них, а еще две — в нескольких сотнях ярдов, по другую сторону виллы Ленца. Автомобили были расположены в классическом порядке “коробка”, чтобы, независимо от того, каким путем Хартман пожелает покинуть район, он обязательно оказался бы в поле зрения кого-нибудь из наблюдателей. Сотрудники, затаившиеся в машинах, все до одного являлись отлично подготовленными специалистами по ведению наружного наблюдения. Каждый из них имел оружие и портативную рацию.

У Анны никакого оружия не было. Она считала крайне маловероятным, что Хартман окажет какое бы то ни было сопротивление. Из всех материалов по нему следовало, что он никогда не имел огнестрельного оружия и не подавал запросов о выдаче разрешения на владение им. Все убийства стариков были совершены с помощью яда, введенного шприцем. Он скорее всего не имел при себе оружия.

Фактически она знала о Хартмане очень мало. Но ее коллегам из Вены было известно еще меньше. Своему другу Фрицу Веберу Анна сообщила лишь о том, что американец оставил отпечатки пальцев на месте преступления в Цюрихе. Хайслер тоже знал только то, что Хартмана разыскивали в связи с убийством Россиньоля. Но для Bundespolizei это было вполне достаточным основанием, чтобы согласиться задержать Хартмана и, по формальному запросу представителя ФБР в Вене, поместить его под арест.

А насколько могжно доверять местной полиции? — спросила Анна себя.

Это вовсе не было теоретическим вопросом. Хартман находился в этом доме на встрече с человеком, который...

Ей в голову пришла еще одна мысль.

— Этот парень, Ленц, — проговорила она (ее глаза буквально жгло от дыма). — Может быть, мой вопрос покажется вам странным, но не имеет ли он какого-нибудь отношения к нацистам?

Хайслер раздавил окурок в переполненной пепельнице.

— Ну, что же в этом вопросе странного? — ответил он. — Его отец... Вы слышали такое имя: доктор Герхард Ленц?

— Нет, а я должна была его слышать?

Он пожал плечами: наивные все-таки люди эти американцы.

— Один из самых худших. Коллега Йозефа Менгеле, того самого, который проводил в лагерях разные ужасающие эксперименты.

— А-а-а... — В мыслях Анны тут же возникло еще одно соображение: Хартман, сын выжившей жертвы нацизма, обуреваемый духом мести, отправился на борьбу с представителями следующего поколения.

— Его сын — хороший человек, нисколько не похожий на отца. Он посвятил всю свою жизнь исправлению того зла, которое совершил его отец.

Анна посмотрела на Хайслера, а затем перевела взгляд через ветровое стекло на великолепную виллу Ленца. Сын военного преступника был антинацистом? Поразительно. Она подумала, известно ли это Хартману. Он вполне мог ничего не знать о младшем Ленце, кроме того, что тот является сыном Герхарда, сыном нациста. Если Хартман настоящий фанатик, то вряд ли он стал бы задумываться над тем, что Ленц-младший, возможно, умеет превращать воду в вино.

А из этого следует, что Хартман уже мог сделать Юргену Ленцу смертельный укол.

“Боже мой, — подумала она, глядя, как Хайслер закуривает очередную сигарету. — Почему мы сидим здесь и ничего не предпринимаем?”

— Это ваше? — неожиданно спросил Хайслер.

— Что именно?

— Вон тот автомобиль. — Хайслер указал на “Пежо”, стоявший почти напротив входа в виллу Ленца. — Когда мы подъехали, он уже находился здесь.

— Нет. А разве он не из ваших?

— Нисколько. Я знаю все номера.

— Возможно, это сосед или друг?

— Интересно, а не могли ли ваши американские коллеги включиться в это дело? Ну, например, чтобы проверить вас? — с неожиданным возбуждением произнес Хайслер. — Если это так, то я немедленно отменяю операцию!

— Этого не может быть, — не очень решительно, словно оправдываясь, сказала Анна. — Том Мэрфи обязательно поставил бы меня в известность, если бы дал кому-нибудь такое задание.

— Поставил бы? А если нет?

— Во всяком случае, когда я рассказала ему об этом деле, он не проявил к нему никакого интереса.

Но если он вздумал проверять ее? Было ли это возможно?

— Ладно, но в таком случае кто же это такой? — осведомился Хайслер.

— Кто вы такой? — снова спросил Юрген Ленц; теперь на его лице начал появляться испуг. — Вы не друг Уинстона Рокуэлла.

— Пожалуй, не совсем, — признался Бен. — Я имею в виду, что знаю его по работе, которой мне пришлось заниматься. Меня зовут Бенджамин Хартман. Мой отец Макс Хартман. — Он снова пристально всмотрелся в Ленца, чтобы не пропустить его реакции.

Ленц посмотрел в сторону, и в следующее мгновение выражение его лица смягчилось.

— Помилуй бог, — прошептал он. — Я сразу должен был заметить сходство. То, что случилось с вашим братом, было просто ужасно.

Бен вдруг почувствовал боль, как будто его ударили в живот.

— Что вам известно?! — выкрикнул он.

Полицейская рация щелкнула и заговорила.

— Korporal, wer ist das?[29]

— Kerne Ahnung[30].

— Keiner van uns, oder?[31]

— Richtig?[32]

Теперь и другая команда захотела узнать, входит ли “Пежо” в число машин, выделенных для наблюдения, а Хайслер подтвердил, что понятия не имеет о том, откуда она взялась. Он достал с заднего сиденья монокуляр ночного видения и поднес к глазу. Уже стемнело, и неопознанный автомобиль стоял без огней. Поблизости не было ни одного уличного фонаря, так что разглядеть лицо водителя машины было невозможно. “Прибор ночного видения — отличная идея”, — подумала Анна.

— Он закрывает лицо газетой, — сообщил Хайслер. — Бульварная газетка. “Die Kronen Zeitung” — вот и все, что удалось разглядеть.