— Он уже шевелится, — сказала Лизи, лёжа на белом ковре вкабинете своего умершего мужа. — Он…

— Уже шевелится, — говорит Лизи, сидя на холодном полу вспальне для гостей, держа руку мужа, тёплую, но такую расслабленную и восковую,в своей руке. — Скотт говорил:

Доводы против безумия проваливаются с мягким, шуршащимзвуком; они — звуки мёртвых голосов или мёртвых пластинок, скользящих вниз поизломанной шахте памяти Когда я поворачиваюсь к тебе, чтобы спросить, помнишьли ты, Когда я поворачиваюсь к тебе в постели…

Она слышит всё это, лёжа с ним в постели; с ним в постели, вотеле «Оленьи рога», после дня, когда случилось нечто такое, для чего у неё ненаходится абсолютно никаких объяснений. Он говорит, а облака становятся всётоньше, луна готовится явить миру свой лик, а мебель уже находится на гранивидимости. Лизи обнимает его в темноте и слушает, не желая верить (это,разумеется, бесполезно), как молодой мужчина, который вскоре станет её мужем,говорит:

— Отец велел мне принести бухту верёвки из-под лестницы. «Ипобыстрее, маленький поганец, — говорит он, — потому что он не будет долголежать в отключке. А придя в себя…».

— Придя в себя, он станет уродливым жуком. Уродливый жук.Как «Скутер, старина Скут», как «дурная кровь», «уродливый жук» был их семейнойидиомой и пребывал в его снах (и в его речи) до самого конца его продуктивной,но очень уж короткой жизни.

Скотт приносит отцу бухту верёвки из-под лестницы. Отецбыстро связывает Пола, его тень поднимается и поворачивается на каменных стенахподвала в свете трёх свешивающихся с потолка ламп мощностью по семьдесят пятьватт каждая, которые включаются и выключаются выключателем, закреплённым настене на верхней площадке лестницы. Руки Пола он связывает у него за спиной тактуго, что едва не выворачивает их из плечевых суставов. И Скотт решается податьголос, хотя и боится отца:

— Папа, это слишком туго!

Отец отвечает взглядом. Коротким, но Скотт видит в нёмстрах. Его это пугает. Более того, вызывает благоговейный трепет. До этого дняон думал, что отец не боится ничего, за исключением школьного совета и ихчёртовых заказных писем.

— Ты не знаешь, поэтому заткнись! Я не могу допустить, чтобыон освободил руки. Возможно, ему не удастся убить нас, прежде чем всёзакончится, но если такое произойдёт, мне точно придётся его убить. Я знаю, чтоделаю!

Ты не знаешь, думает Скотт, наблюдая, как отец связываетноги Пола сначала в коленях, потом в лодыжках. Пол опять начал шевелиться, и изего горла доносятся какие-то звуки. Ты можешь только догадываться. Но онпонимает, что отец действительно любит Пола. Возможно, это ужасная любовь, ноона искренняя и сильная. Если бы не эта любовь, отец не стал бы догадываться.Продолжал бы молотить Пола поленом, пока тот бы не умер. На мгновение частьразума Скотта (хладнокровная часть) задаётся вопросом, а пошёл бы отец на такойже риск ради него, ради Скутера, старины Скута, который даже не мог спрыгнутьсо скамьи высотой в три фута, пока кровь брата не потекла рекой, а потомзагоняет эти мысли в темноту. Дурная кровь взыграла не у него.

Во всяком случае, пока.

Заканчивает отец тем, что усаживает Пола спиной к одному изкрашеных металлических столбов, которые поддерживают потолок, и привязывает,обматывая верёвкой грудь и живот.

— Вот так, — говорит он, отступая на шаг, тяжело дыша,словно только что объездил жеребца на арене родео. — Это удержит его накакое-то время. Ты должен пойти в сарай, Скотт. Возьми лёгкую цепь, она у самойдвери, и большую тяжёлую тракторную цепь, которая лежит слева, вместе сзапасными частями для пикапа. Ты знаешь, где это?

Привязанный Пол висел на верёвке, наклонившись вперёд. А тутрезко вскидывает голову, ударяясь затылком о столб. Удар такой силы, что Скотткривится, словно больно ему. Пол смотрит на него глазами, которые ещё часомраньше были синими. Он ухмыляется, и уголки губ растягиваются так широко иподнимаются так высоко, что могут… почти достают до мочек ушей.

— Скотт, — говорит его отец.

Но впервые в жизни Скотт не обращает внимания на голос отца.Он зачарован этой хэллоуиновской маской, в которую превратилось лицо его брата.Язык Пола мелькает между разошедшимися верхними и нижними зубами, отплясываетджиттербаг[93] в сыром воздухе подвала. И одновременно в промежности появляетсятёмное пятно: мочевой пузырь Пола опорожняется в шта…

Удар по макушке отбрасывает Скотта назад, вновь он стукаетсяо стол, на котором стоит ручной печатный станок.

— Не смотри на него, кретин, смотри на меня! Уродливый жукзагипнотизирует тебя, как змея — птицу! Тебе лучше очнуться, Скутер… это уже нетвой брат.

Скотт таращится на отца. А рядом с ними существо,привязанное к металлическому столбу, словно в подтверждение слов отца издаётвопль такой громкий, что он не может вырваться из человеческой груди. Но этонормально, потому что в вопле нет ничего человеческого. Совершенно ничего.

— Принеси эти цепи, Скут. Обе. И быстро. Верёвки его неудержат. Я пойду наверх и возьму свой карабин. Если он будет близок к тому,чтобы освободиться до твоего возвращения с цепями…

— Папа, пожалуйста, не стреляй в него! Не стреляй в Пола!

— Принеси цепи. Потом мы посмотрим, что можно сделать.

— Тракторная цепь слишком длинная! Слишком тяжёлая!

— Воспользуйся тачкой, кретин. Большбй тачкой. Иди,давай-давай.

Скотт оглядывается на ходу и видит, как отец медленнопятится к лестнице. Медленно, будто укротитель, покидающий клетку со львамипосле завершения представления. Под ним, ярко освещённый одной из трёх ламп,которые свешиваются с потолка, Пол. Он колотится затылком о столб с такойчастотой, что у Скотта возникает мысль об отбойном молотке. И одновременнодёргается из стороны в сторону. Скотт не понимает, почему Пол не разбиваетзатылок в кровь, не теряет сознания, но ничего такого с его братом не происходит.И Скотт видит, что отец прав. Верёвки Пола не удержат. Не удержат, если онпродолжит раскачиваться из стороны в сторону, растягивая их.

У него не получится, думает Скотт, когда отец идёт в однусторону, чтобы достать карабин из стенного шкафа, а он сам — в другую, засапогами. Он убьёт себя, если будет продолжать в том же духе. Но потомвспоминает нечеловеческий вопль, который вырвался из груди его брата (вопль,обещающий убить всех и вся), и понимает, что может получиться.