— A-a, — разочарованно протянул Зелг. — Мне совсем другое послышалось.

— Послышалось, послышалось, — ласково мурлыкнул Гампакорта.

Хрясь!!!

Топор Такангора с жутким треском вонзился в бедро Малакбела, как в старую сухую колоду. Демон покачнулся, отчаянно молотя лапами воздух, но удержался на ногах, ибо на помощь пришли все три его хвоста. Однако теперь он стал гораздо менее подвижным, ибо не мог опираться на правую лапу, почти отрубленную у основания. По той же причине один из его хвостов сделался бесполезным в бою.

Вероятно, это было не самое страшное ранение, и даже с ним Малакбел все еще оставался смертельно опасен, но недаром опытные полководцы утверждают, что моральный дух войск в бою значит чуть ли не больше, чем их сила и численность, — и знаменитая атака на Тут-и-Маргор тому ярчайший пример.

Может, и не впервые в жизни, но уж точно впервые за несколько десятков тысяч лет сеятель Смерти ощутил себя смертным. До того он и мысли не допускал, что может проиграть этот поединок или — хуже того — погибнуть. Он даже забыл, что его когда-то посещали подобные мысли. Прав оказался слепой оборотень: лишь Павших Лордов, о которых запрещено было упоминать в геенне огненной, боялся Малакбел настолько, что связывал с ними воспоминание о собственной смерти.

Десятки голов одновременно уставились на противника.

Перед ними, широко расставив ноги, вонзив копыта в жирную, перемешанную с травой и камнями землю, стоял закованный в черные латы минотавр, и кисточка его хвоста рыжей шаловливой бабочкой порхала на фоне голубого неба. Демон не мог видеть выражения его лица под сверкающим шлемом, но он все равно знал, что минотавр улыбается. Не спрашивайте откуда. Просто знал — и все. И от этого у Малакбела мурашки поползли по хребту. Прежде он не испытывал подобного ощущения, только слышал о нем. Но теперь сразу узнал это отвратительное чувство, будто тысячи крохотных тварей, перебирая цепкими лапками, ползут по твоей спине. Это было мерзко.

— А вот у нас в Аду! — заорал Кровавый. — У нас в Аду!.. Вот так!!!

Он взмахнул хвостом, и под свист и улюлюканье адских тварей свистящее лезвие понеслось к Такангору, срезая траву и последние уцелевшие головки полевых цветов. Одновременно Кровавый метнулся к минотавру, всем телом опираясь на целую лапу, вытянув все головы с ощеренными пастями, протягивая все лапы и руки в попытке дотянуться, смять и сокрушить. Оба войска ахнули в один голос, столь стремительным и мощным оказался этот бросок.

Зелг крепко зажмурился и одновременно с этим почувствовал, как кто-то вцепился в его руку когтистыми лапками — Карлюза с Левалесой повисли на нем с обеих сторон, не желая видеть, как гигантская яростная туша раздавит их обожаемого Такангора.

— Бу! — сказал рядом с Зелгом незнакомый голос.

И в тот же момент равнину сотряс жуткий грохот, как если бы с небес низвергнулся грандиозный водопад. Это рухнул на землю Малакбел Кровавый.

Как поясняли потом герцогу верные Гампакорта с Мадарьягой, Такангор легко и даже грациозно перепрыгнул несшийся к нему хвост, присел и аккуратно отрубил вторую и последнюю опорную лапу Малакбела, отчего тот и грянулся оземь, произведя страшный шум и жуткое волнение в рядах разоряющихся на глазах демонов.

— Привет из Малых Пегасиков, — скромно сказал тогда Такангор.

На вопрос, кто же вымолвил «Бу» незнакомым басом, никто ничего не отвечал, только Карлюзин осел как-то скромно потупился, чего за ним отродясь не наблюдалось.

Когда Зелг открыл глаза, а Карлюза и Левалеса смогли наконец облегченно выдохнуть, Малакбел еще полз по земле, цепляясь за нее многочисленными руками, оставляя корявые рваные борозды глубже тех, что оставляет плуг, и свирепо, хотя и бессильно клацал зубами. Он то и дело пытался приподняться и дотянуться до своего противника, желая отплатить сторицей и все еще не веря в такое скорое и оглушительное поражение, но Такангор пресек его бесплодные попытки последним ударом топора и блестящей финальной репризой:

— Ты умер, мужик. Упади и не мешай.

Говорят, именно тогда Князь Тьмы в первый раз за этот длинный день спросил у своего адъютанта крепкого успокоительного.

Опустим же завесу милосердия над концом этой сцены.

Марк Твен

Малакбел Кровавый вернулся в Преисподнюю с большой помпой.

Над равниной почернело небо, затем тьма сузилась до маленького пятна прямо над поверженным демоном, и это пятно закрутилось с бешеной скоростью и силой, превращаясь в воронку, в которую и был втянут лорд сеятель. У кассарийцев сложилось впечатление, что в этой стремительно вращающейся воронке несчастного демона разорвало в клочья и пыль, затем что-то громыхнуло, полыхнуло огнем, жаркая волна которого докатилась до середины Тутоссы, заставляя реку кипеть и исходить паром, после чего черный смерч всосался в узкую расщелину, на дне которой кипела и бурлила лава. В тот же миг двадцать легионов Сокрушителей издали отчаянный вопль, прощаясь со своим поверженным господином.

— Не понимаю, что происходит, — ярился Князь Тьмы на своем золотом троне. — Как это вообще возможно? Малакбел непобедим!

— Вот видишь, отец, — шепнула Моубрай в ухо самой недоверчивой и хитроумной голове Каванаха. — Я была права, когда говорила, что кое-кто весьма заблуждается относительно этого прелестного минотавра. О! Он еще преподнесет нам всем кучу сюрпризов. И он, и его милая семейка.

— Я всегда восхищался твоей проницательностью, Яростная, — усмехнулся Каванах. — Что скажешь? Чем закончатся два следующих поединка?

— Для этого не нужно быть прорицательницей, как Эдна Фаберграсс, или такой пессимисткой, как я. По-моему, все и так ясно. Против одного из нас они выставят тварь Бэхитехвальда. И я не желала бы быть на месте этого одного. Бедерхем — единственный, кто имеет хоть какие-то шансы справиться с каноррским выродком. А поскольку мы проиграем три поединка из четырех, результат последнего меня в принципе не интересует.

— Ты права, Моубрай, — снова согласился лорд-маршал. — А теперь ступай к нашим легионам и постарайся не показываться на глаза Владыке. Не ровен час, он захочет послать на бой тебя — этот ход вполне в его духе.

— Сомневаюсь, — сказала Моубрай, рассматривая Князя из-под полуопущенных ресниц. — Но предосторожность никогда не бывает лишней.

И она исчезла — без вспышек пламени, без привлекающих внимание иных эффектов, а тихо — как тень на воде.

Но напрасно они боялись — Князь был сейчас занят совсем другими проблемами. В эту самую минуту он пытался сообразить, достаточно ли у кассарийца могущества, чтобы наложить заклятие на повелителя Преисподней. Ибо с ним, в смысле — повелителем Преисподней, происходило нечто странное, и он не находил этому явлению ни имени, ни названия.

Ничего удивительного. Просто в Преисподней Птусик пока еще не приобрел той популярности, которую имел на поверхности.

Наскучив висеть вниз головой на какой-то корявой ветке и сваливаться с нее всякий раз, как в ходе поединка возникали опасные моменты, он радостно приветствовал победителя пылким птусичьим лобызанием, а затем решил размяться и взбодриться перед дальнейшей нервотрепкой. А что могло взбодрить его больше, чем короткий, стремительный и вдохновенный полет куда глаза глядят.