— Джавахишвили? У Джавахишвили что-то не помню, батоно Нико. В учебниках грузинской истории об этой крепости не упоминается.

— Значит, она называется Сатевелой, и Страбон и Вахушти ошибаются?

— Одна народная легенда говорит в пользу Страбона.

— Легенда? Какая легенда? — удивился Нико.

— Эта легенда не записана и не публиковалась.

…Турецкое войско три раза окружало крепость, и три раза защитники крепости отражали наступление. И в четвертый раз была окружена крепость, но теперь она встретила врага молчанием, и турки решили, что войско, защищавшее ее, истреблено. На всякий случай они выстрелили по крепости несколько раз. Молчание. Враг перенес огонь на бойницы. Опять ни звука в ответ. Тогда турки бросились к воротам. Они оказались незапертыми. Враг решил, что защитники крепости перебиты или бежали. Турки ворвались в крепость, но за последним вражеским воином ворота неожиданно захлопнулись и укрывшиеся за зубцами защитники крепости истребили все вражеское войско. Из крепости хлынула кровь и окрасила в красный цвет всю Сатевелу… Потому народ и назвал крепость Утевела…[12]

«Каждая грузинская крепость Утевела», — тихо, для себя, сказал Нико и закрыл глаза.

Машина вырвалась на Хемагальское нагорье.

Глава четвертая

Подумав, что встал очень рано, Реваз осторожно открыл дверь и на цыпочках вышел на веранду.

Стояло пасмурное утро, и хребет Санисле окутал туман.

Скрипнула калитка.

Это был Нико. Держа в руке медный кувшин для воды, он стал спускаться по тропинке к Сатевеле.

Реваз поспешил за ним следом и нагнал тестя.

— Наверное, плохо спали?

Нико остановился и улыбнулся Ревазу.

— Наоборот, так спокойно я уже давным-давно не спал.

— А кувшин для чего?

— Да вот решил сходить на Сатевелу.

— Так рано?

— Рано? — удивился Нико и достал из кармана часы. — Скоро восемь. Твой отец и Сандро уже давно ушли на Сатевелу. Сандро даже твою лошадь взял, сказал, ее надо искупать.

Реваз обычно встает в шесть часов. И сегодня, конечно, он проснулся не позже, но в комнате было темно, и он снова заснул.

«Вот сейчас-то скажу, — решил Нико. — Сейчас мне никто не помешает, и я ему все скажу. Мы уже два дня вместе, а я не могу с ним остаться наедине».

— Во сколько у вас завтра лекция? — спросил, закуривая, Реваз.

Нико поставил кувшин на землю и нахмурился:

— И ты стал как Звиад?

— Привычка. Если не покурю, не могу утром есть… В котором часу у вас лекция?

— Я не из-за лекций приехал сюда, Резо, — тихим и каким-то робким голосом сказал Нико.

— Это хорошо! Дней десять если отдохнете…

— Нет! Уехать-то я завтра уеду. Какубери утром пришлет за мной машину.

— Лекцию прочтете и возвращайтесь.

— Я завтра же уеду в Тбилиси. Там Текле одна.

— А вы говорили, что Звиад тоже в Тбилиси?

— Звиад? Звиад есть и нету его! Из-за него я и приехал к тебе, — сказал, понурившись, Нико.

Пауза.

— Что с ним случилось? — удивленно воскликнул Реваз и далеко отшвырнул сигарету.

Нико поднял голову, посмотрел Ревазу в глаза и вздохнул.

— Пьет, — сказал он и снова опустил голову.

— Пьет? Звиад пьет? Невероятно! Не могу себе такого представить!

— Если выйдет из дому, то вернется обязательно вдребезги пьяный.

— А Русудан сказала, что он работает?

— Русудан сказала, работает? Да, работает! По два часа, и то через день. Физкультурничает… «Построиться!», «Равняйсь!», «Смирно!», «По порядку номеров рассчитайсь!», «Шагом марш!» Вот и все его дела. Да разве это работа? Русудан сказала, что он работает? Хорошо же она знает дела брата! — укоризненно сказал Нико и, взяв кувшин, зашагал по тропинке.

— Давайте на минутку заглянем в контору, а потом я тоже пойду с вами на Сатевелу, — сказал Реваз и сошел с тропинки.

«Переменил тему разговора. Не понравилось, что я Русудан упрекнул».

— Зайдем, — согласился Нико и пошел за Ревазом.

Со стороны Сатевельского ущелья потянуло ветерком, и туман на Санисле начал рассеиваться.

— Должно быть, дождь будет. Это для посадок хорошо, — сказал Реваз, закуривая.

«Он еще хуже Звиада. На пустой желудок даже тот столько не курит».

Они вышли на совхозную дорогу. Она была широкая, покрытая хорошо утрамбованным гравием и обсаженная с обеих сторон молодыми тутовыми деревьями…

— Это прошлогодние посадки. На будущий год они уже затенят дорогу. Местный сорт, очень быстро растет, — сказал Реваз.

«Русудан права: даже если будет рушиться мир, Реваз не перестанет говорить о тутовых деревьях».

Они подошли к конторе.

«Все-таки я не смог сказать того, что хотел. Нет, это он не дал мне высказаться. Я говорю, мол, Звиад спился, а он мне — заглянем в контору, а потом я тоже пойду на Сатевелу. Должно быть, дождь будет, для саженцев хорошо».

Нико присел на валявшееся у обочины дороги бревно.

— Значит, в прошлом году посадили? Сильно выросли. Дорогу уже в этом году затенят. Браво! Хорошего сорта хемагальская тута… — сказал Нико и, козырьком приставив руку ко лбу, посмотрел на хребет Санисле. — Наверняка пойдет дождь. Для саженцев хорошо.

«Сердит батони Нико. Как только стал говорить о Звиаде, у него задрожал подбородок, он побледнел, голос стал срываться. Потому я и переменил тему разговора. И сюда я его специально повел, думал, встретится кто-нибудь по дороге…»

— Так Звиад работает через день? По два часа?

— Раз Русудан сказала, что он работает… значит, работает… «Построиться!», «Шагом марш!» Да, работает, — с иронией в голосе сказал Нико и, опять приставив ко лбу руку, посмотрел на горы. — Обязательно будет дождь. Туман не разошелся. Наоборот, посмотри, он слился с тучами. В горах уже идет дождь. Потихоньку доберется и сюда. Саженцам он сейчас необходим.

Пауза.

— Русудан сказала, что Звиад работает? А как же, трудится: диссертационную работу выбросил в сорный ящик. Изрезал на мелкие клочки и выбросил. Вслед за диссертацией он и книги туда отправил. Все смеялся — эти книги освещают вопросы механизации сельского хозяйства, а я их самих механизированным способом обрабатываю. Потом пришла очередь Лилиных фотографий. Он порвал их и выбросил, после чего всю комнату украсил фотографиями футболистов, борцов, бегунов и баскетболистов. Вот так работает брат Русудан! Однажды он в пьяном виде заявился к Силовану Рамишвили и так и ляпнул, мол, погубил ты меня и наплевал я на твою механизацию сельского хозяйства… Сколько раз Рамишвили вызывал его к себе, но он на ружейный выстрел не подходит к институту.

— Жаль его, — сокрушенно сказал Реваз.

Пауза.

— Русудан думала, что раз у них детей нет, они легко позабудут друг друга. Разве же это так просто? Они ведь прожили вместе ни много ни мало — пять лет. Даже за год души