Теперь, когда мама больше не хлопочет на кухне, Ред-хаус уже не тот. Элла с нетерпением ждала уроков в художественном колледже, где никто не приставал с расспросами и утешениями. Когда она занята, у нее хотя бы руки не трясутся. Порой она чувствовала себя измочаленной тряпкой, но усилием воли продолжала вести записи, читать, учить теорию – делать что угодно, лишь бы не думать о возвращении в пустой, холодный дом.

Она работает над куском камня, внутри которого, несомненно, заключена форма, и эта форма рвется наружу, однако Элла пока не видит ее контуров. Преподаватель часто повторяет, что искусство – это эмоциональное отражение зрительной картины мира, но для Эллы это лишь слова. Ее эмоции сложны и противоречивы, они мешают пальцам, мешают нащупать в камне душу. Уже не раз она в отчаянии швыряла резец через всю комнату.

Велик риск, что ее произведение выйдет похожим на памятники, установленные на местном кладбище, – сентиментальные и заурядные. С другой стороны, это экзаменационная работа, которая будет представлена на выставке в конце семестра, шанс доказать, что Элла не бездарна. Она терялась в сомнениях, перескакивала с одного замысла на другой.

В тот вечер за ужином Арчи поинтересовался у Эллы, как прошел день, и она, не в силах проглотить ни кусочка, поделилась с ним своими терзаниями.

– Не могу ничего придумать, не могу даже сосредоточиться. Наверное, я безнадежна.

– Тогда не думай, – предложил Арчи. – Выкини задание из головы, постарайся отвлечься, расслабиться.

Разумеется, он хочет помочь, но как можно расслабиться, если у тебя только что умерла мама? Все, на что ее хватает, – бродить по городу, снова и снова посещать те места, где они с матерью бывали вдвоем. Эти маленькие путешествия служили Элле утешением, воскрешали в памяти подробности их прошлой жизни.

В воскресенье утром она оказалась на пути между парком Ломбард-Гарденс, рядом с которым они когда-то снимали комнату, и Дэм-стрит. Элла направлялась к собору, словно шла проведать каноника Форестера. Ноги сами привели ее к западному порталу, к скульптурам, которые она уже считала своими старыми друзьями. Различные святые, ветхозаветные пророки, большая статуя Моисея, а рядом, поменьше, – архангелы: Гавриил, Михаил, Уриил и Рафаил. Внутри тоже можно бесконечно смотреть на лики ангелов, изучать статуи горгулий, любоваться прекрасными «Спящими детьми» Фрэнсиса Чентри[22].

Сидя в дальнем уголке собора, Элла вдруг поняла, что́ изваяет. Это будет простое, усталое лицо женщины, изрезанное скорбными морщинками. Она вспомнила статую капитана Смита в Музейном саду, его суровые и печальные черты, взгляд, устремленный в морскую даль. Сколько раз ее мать со слезами на глазах стояла перед памятником? Элла до сих пор не знает, почему эта скульптура всегда приводила маму в такое волнение. Как-то она попыталась спросить, но Мэй отмахнулась и лишь сказала: «Подрастешь, тогда объясню».

Теперь им уже не поговорить, а у Эллы осталось множество вопросов без ответа. Именно здесь, в окружении статуй, в ней начала крепнуть уверенность в своих силах. Она вырежет из камня лицо, знакомое ей всю жизнь. Чей образ она знает лучше, чем образ родной матери? Не нужны никакие сверхсложные идеи, лучше работать с хорошо известным материалом.

Элла посмотрела вверх, на купол. В соборе хорошо думается. Сколько раз она в одиночестве сидела тут, дожидаясь, пока у мамы закончится смена, сколько раз они рука об руку шли по широкому проходу…

Мистер Макадам прав. Нужно, чтобы вода отстоялась, осадок ушел на дно, и поверхность стала прозрачной. Когда придет пора, формы и образы заговорят сами. Не это ли имел в виду преподаватель, говоря об эмоциональном отклике?.. Скорее бы наступил понедельник.

Семестр почти закончился, впереди долгие летние каникулы. Селеста сидела в саду и наслаждалась ласковым вечерним теплом. Селвин, как обычно, в Личфилде, на встрече старых боевых товарищей; Элла и Хейзел ушли на танцы и останутся ночевать в Незерстоу.

Селеста повернулась к Арчи. Лучи заходящего солнца освещали резкие черты его лица. Он выглядел спокойным и расслабленным после сытного ужина из хорошего ростбифа и первой клубники.

– Есть какие-нибудь мысли по поводу того, что я рассказала тебе вчера вечером?

После нескольких месяцев сомнений Селеста выложила ему признание Мэй. Арчи потягивал трубку и больше слушал, чем говорил.

– Я обязана выяснить, правда ли это, – продолжила она, – только с чего начать?

– С начала, – улыбнулся Арчи. – Поезжай туда, откуда Мэй родом, узнай, помнит ли ее кто-нибудь. Прошло не так много времени, наверняка сохранились записи о рождении и крещении ребенка. Поговори с ее бывшими подругами, которые до сих пор там живут.

– Мне известно лишь, что она воспитывалась в каком-то сиротском приюте недалеко от Болтона, где и познакомилась с Джо, а потом они устроились работать на хлопкопрядильную фабрику. Документы на ребенка ей выдали перед отъездом из Болтона; Мэй все твердила, что бумаги утонули вместе с «Титаником». Не хочу мутить воду, но чем больше вспоминаю, тем сильнее убеждаюсь, что она что-то скрывала, чего-то опасалась. Мэй ни разу не съездила в Болтон, это еще тогда показалось мне странным. Я считала, память о родном городе причиняет ей боль, но что, если перед смертью она сказала правду? Даже думать не желаю, что она задурила всем нам голову и просто использовала нас.

– Ну-ну, разве это та Мэй, которую мы знали? Она была очень предана тебе и дорожила вашей дружбой. Полагаю, несчастная женщина совершила ошибку, после которой уже не видела пути назад. Ложь росла и росла, как снежный ком, и в конце концов Мэй уже не могла с ней справляться. Давай успокоим твою душу – возьмем драндулет Селвина, съездим в Болтон и осторожно наведем справки.

Сердце Селесты забилось чаще.

– Ты поедешь со мной?

– Разумеется. Что еще делать учителю на каникулах, как не путешествовать? Заодно заглянем в Озерный край. С удовольствием вновь полюбуюсь красотами Алсуотера и Борроудейла. Устроим себе отпуск – остановимся в разных номерах, все строго по закону, – совершенно серьезно предложил Макадам.

– Гм… – Уголки губ Селесты разочарованно поползли вниз. – Да, конечно.

– Я всего-навсего забочусь о твоей репутации, – расхохотался Арчи.

– А я – нет. Мне надоело сидеть и ждать, пока Гровер снизойдет до развода. Этого никогда не случится. – Она посмотрела Арчи в глаза. – Согласись, мы с тобой и без того слишком долго ждали. Жизнь очень коротка и жестока – этому меня научили Мэй и «Титаник». По-моему, пора начать жить так, как нам обоим хочется. – Пальцы Селесты потянулись к руке Арчи. – Жаль, что мы не встретились раньше, много лет назад.

– Нет, на свете все устроено иначе. Стрелки часов нельзя повернуть вспять. Тогда я был женат. Потом началась война, Элис и Руперт погибли… – Арчи умолк и стиснул ладонь Селесты. – И все же ты права. Сейчас наше время, моя дорогая девочка, нам дан второй шанс на счастье, но я не позволю, чтобы твое имя вымарали в грязи.