Элла заканчивает выпускной курс, специализируется на скульптуре. Кроме того, она подрабатывает в младшем отделении Бирмингемской школы искусств, каждый день ездит на поезде и отчаянно влюблена.

Она так тщательно скрывала имя предмета своей страсти, что Селеста начала опасаться, уж не женат ли этот тип и не водит ли девушку за нос. Однако Кир Уолш оказался худым, нескладным и взъерошенным молодым человеком одних лет с Эллой, социалистом с твердыми убеждениями в отношении политической ситуации и прав трудящихся. Он преподавал рисование с натуры, не посещал церковь и поначалу косился на семью Эллы с подозрением. Его родители были ирландцами, осевшими в Бирмингеме, но Кир никогда о них не упоминал и говорил исключительно о митингах, предвыборных кампаниях и о том, что средний класс не имеет понятия об условиях жизни в городе. По мнению Селесты, грубоватый, хотя искренний и честный юноша; «нешлифованный алмаз», как сказал бы каноник Форестер.

Селеста видела, как светилось лицо Эллы, когда за столом Уолш читал им лекцию о распространении фашизма в Италии и Германии. Девушка от него просто без ума, а он смотрит на нее с изумлением, словно не верит, что такая красавица внимает каждому его слову.

– Вряд ли он ей подходит. Она еще совсем ребенок, – как-то за ужином шепнула Селеста на ухо Арчи. – Мне было столько же, когда появился Гровер, и вот чем закончилось.

– Сейчас все иначе, – возразил Арчи. – У молодых больше возможностей быть самими собой. Если они любят друг друга, то найдут общие точки.

– Но у него такие радикальные взгляды! – не соглашалась Селеста, наполняя чулки мандаринами и орехами. – Он говорит, в Европе скоро вспыхнет новая война. Германия наращивает мощь, строит железные и автомобильные дороги – использует труд своих безработных. Это ведь не так, войны не будет, правда?

– Они едва знакомы, да и Кир, похоже, из тех парней, которые не торопятся с женитьбой, – рассмеялся Арчи. – Пусть себе встречаются.

Селеста до сих пор не открыла Элле тайну ее происхождения и настоящую причину их с Арчи поездки в Болтон. История Мэй и Джо подтвердилась, однако о ребенке никто не мог сказать ничего определенного, за исключением того, что у четы Смитов родилась девочка. Викарий тоже не сумел помочь, сказав в свое оправдание, что крестил сотни младенцев. Одна из девушек с бумагопрядильной фабрики вскользь обронила, что Джо был светловолосым, тогда как Мэй утверждала, что он брюнет. Удастся ли Селесте когда-нибудь раскопать факты? Она не хочет говорить об этом с Эллой, пока не будет иметь на руках доказательств.

Никак не удается найти подходящий момент, чтобы начать этот разговор, заново вскрыть глубокую рану – вот в чем проблема. Селеста терзалась сомнениями: может, вообще забыть обо всем? Арчи, однако, ее аргументы не казались убедительными.

– Мы обязаны рассказать Элле о наших предположениях, она имеет право выяснить правду. Ей ведь даже о «Титанике» неизвестно!

– Хорошо, расскажу, только сейчас не время. Она не слушает никого, кроме своего Кира.

В этом году Рождество выйдет скромным, и главным событием сочельника будет полуночная служба в соборе. Селеста отправила Родди подарок, надписав на посылке адрес автобазы в окрестностях Акрона, где он теперь обитает. Ей ничуть не жаль, что мальчик оставил Оук-корт. В длинном письме он подробно описал сцену своего ухода. Селеста охотно посмотрела бы, как Гровер корчится на полу, получив дозу своего же лекарства. Она разорвала все контакты с мужем. Когда Элле станет известно, как в действительности обстояло дело, и когда жизнь опять наладится, Селеста будет добиваться развода, но все по порядку.

Вместе с приятелем Уиллом Родди постепенно создает собственный парк большегрузных автомобилей. В их подчинении целая команда водителей, нанятых по контракту. Они занимаются перевозкой грузов из штата в штат, накручивая на спидометры тысячи миль.

Хотя Родди теперь сам зарабатывает себе на хлеб, в его письмах по-прежнему сквозят неудовлетворенность и тревога. Селеста чувствует, что сын разочарован тем, как повернулась жизнь. В Англию он не собирается, Селеста перестала и спрашивать об этом. Зачем ему теперь возвращаться? И все же разлуку с сыном переносить тяжело. Конечно, Элла ей как дочь, однако в сердце на первом месте всегда Родди, единственный сын. Рядом с ней хватает родных людей, но сейчас все равно все не так, как в прежние времена, когда они жили впятером – она, Мэй, Элла, Родди и папа. Как весело они проводили Рождество! Жизнь казалась проще и интересней: нужно было придумать, чем развлечь пожилых священников, не пропустить репетиции рождественского хора, купить детям подарки и спрятать их в укромном местечке – сколько счастливых воспоминаний…

Селеста улыбнулась и вздохнула, вспомнив, что старая жизнь держалась на обмане, который она сочинила по поводу своего возвращения, на секретах, что хранила Мэй, да и семьей в обычном понимании они не были.

Появление в доме Арчи многое изменило. Теперь Селвину есть с кем поговорить о том, как в доме не хватает Мэй. Благодаря Арчи Селвин сумел завязать с выпивкой и еще дальше продвинуться в деле помощи ветеранам. Благодаря ему зарубцевалась часть старых душевных травм, нанесенных войной. Арчи и Селвин говорили на темы, общие для них, бывших солдат. В свою очередь, Селеста может только догадываться, что оба пережили. Это что-то вроде тайного братства, куда нет входа гражданским, – такое же чувство единения возникло между нею и Мэй, разделившими события кошмарной ночи в апреле 1912 года.

Однажды утром, делая последние покупки к Рождеству, Селеста завернула в Музейный сад. Мэй порадовалась бы, узнав, что она зашла проведать памятник капитану Смиту. Неухоженная статуя являла собой печальное зрелище: обгажена птицами, едва видна в разросшемся кустарнике. Селеста вспомнила гордого, подтянутого капитана, когда тот прохаживался по палубе, зорким глазом наблюдая за экипажем и пассажирами. Как печально окончил он свои дни…

Селеста взглянула в резко очерченное лицо капитана Смита и обнаружила, что говорит с ним, словно он способен ее слышать: «Что мне делать с девочкой, которую вы спасли? Кто она? Откуда взялась? Как открыть ей правду, не причинив боли? Жаль, вы не можете рассказать мне, что видели».

Статуя капитана пробудила в душе Селесты ворох воспоминаний о той ужасной ночи. Она поежилась, чувствуя себя глупо, – ну вот, стоит на холодном ветру и разговаривает с куском камня. «Я делаю это ради моей подруги Мэй, – промолвила она. – Мы называли друг друга «сестрами по «Титанику». Катастрофа связала нас навеки».

Про себя Селеста отметила, что на мемориальной табличке «Титаник» не упомянут; это название никто не хочет помнить, а Эдвард Джон Смит – капитан, чей многолетний добросовестный труд не снискал уважения. Пожалуй, Селесте стоит почтить его память – освежить скульптуру, взявшись за ведро и тряпку. Она обратила внимание на четко выделяющиеся буквы: «К. Скотт» – фамилию женщины-скульптора, точно воссоздавшей сходство с реальным человеком.

Мэй как-то рассказывала ей, что Элла вообразила себя дочерью одного из членов экспедиции капитана Скотта. «Представь, в какое положение она меня поставила! Мне пришлось объясняться с учительницей».