Тут было темно, одуряюще пахло краской, химическими солями и растворителями, так что я подумал, как можно ночевать в таком помещении и не чокнуться к утру хотя бы от видений белых чертей, которые обязательно будут скакать по стенам, если хорошенько нанюхаться подобной дряни.

В темноте я уронил стоявшую возле стены вешалку, она грохнулась на пол, и Шуко ругнулся. Почти тут же стукнуло огниво, вспыхнул фитилек масляной лампы, и свет затопил помещение, стены которого были расписаны китами, дельфинами, нарвалами, спрутами и прочими морскими гадами. Среди чудовищ, надувая паруса, сновали бочкообразные, пузатые торговые парусники.

Меризи уже сидел на расстеленном в углу одеяле, босой, в рубашке с расстегнутым воротом и держал в одной руке дагу, быстро отходя от сна. Сперва он не узнал нас, увидел Ланцо, на его лице промелькнуло облегчение, которое тут же сменилось недоумением, а потом и яростью.

— Мессэре, не кажется ли вам, что ваше присутствие здесь неуместно?! — зло спросил он, затем увидел в руках неугомонного Шуко обнаженный фальчион. — Понятно… Надо думать, что в середине ночи вы пришли не для того, чтобы говорить о преимуществах растительного масла над яичным желтком, гении Микотто и особенностях наложения пигмента на влажную штукатурку.

— Разговор об алтарных фресках Дуччо и маэстро Чемабузо тоже отложим на потом, — произнес я. — У нас есть несколько вопросов, господин художник.

Мерзи уже был на ногах, вооруженный рапирой:

— Не знаю, чем я вам досадил, но, право, рад буду прикончить некоторых из вас, мессэре.

— Мне твоя жизнь ни к чему, — Натан выступил вперед. — У меня украли кинжал, и я ищу его. Именно поэтому мы сюда пришли.

Секунду придворный живописец его светлости смотрел на стража непонимающе, затем усмехнулся:

— Мессэре, вы непохожи на пьяных, но несете какой-то бред. А я-то тут при чем?!

— Потому что ты с этим связан! — сказал Шуко.

— Шуко, не гони коней, — поморщился я.

— Гнать коней? Дайте я проткну ему ногу, а потом возьмем его тепленьким, хромым-то не больно поскачешь! И он нам все выложит! — не унимался цыган.

— Спешу заметить, так, на всякий случай, что кинжалу я предпочитаю дагу. Так что катитесь к черту, мессэре, или нападайте. В любом случае мой сон вы уже испортили. Кстати, что думает насчет вашей кровожадности герцог? — Меризи посмотрел на ди Трабиа.

— Он не знает, что мы здесь.

— Так я и понял, — сказал тот и внезапно сделал шаг назад, опустив рапиру. — Ну прежде чем мы все расстроим его светлость кровопусканием, хоть кто-нибудь из вас сообщит мне, отчего вы пришли за вашей железкой сюда?

— Деньги вывели, — ответил ди Трабиа и щелчком большого пальца отправил монету Меризи.

Тот ловко поймал ее, бросил мимолетный взгляд:

— В городе полно людей, которые занимаются живописью, но из всех вы выбрали меня… Хм. Да, это моя краска, я сам ее смешивал. — Он ткнул пальцем в кита. — И это мои деньги. Как они к вам попали?

— Ну и кто из нас был прав, господа? — мрачно вопросил Шуко и вновь повернулся к Меризи. — То есть ты признаешься?

— В том, что я затеял авантюру с кинжалом? Черта с два, мессэре! Я признаюсь в том, что это моя краска, а соответственно это флорин, который когда-то лежал в моем кошельке. И мне интересно, где вы его нашли?

— У тех, кто выполнял работу, Джузеппе. И похитил кинжал, — ответил ему ди Трабиа. — Эта монета из их оплаты.

— Ну, значит, хорошо, что она ко мне вернулась, — Меризи кинул ее на свою лежанку и убрал рапиру в ножны. — Это мои деньги, и вчера, точнее, уже позавчера я оплатил ими часть своего долга.

— Хочешь убедить нас, что мы пришли не по адресу? — глумливо произнес Шуко.

— Отнюдь. Как раз по адресу. Не будь меня, откуда бы вы узнали, у кого следует искать? Я собираюсь составить вам компанию, раз уж вы испортили мой сон…

— Кому ты отдавал деньги, Джузеппе? — нетерпеливо прервал его ди Трабиа.

— Разве я не сказал? — удивился художник, натягивая штаны и не обращая внимания на то, что Шуко до сих пор не убрал оружие. — Оплатил старый карточный долг. Пришлось отдать сущую безделицу, сто полновесных флоринов, барону ди Орманни, которому внезапно срочно потребовались деньги, а его люди оказались слишком настойчивыми. Так что я с радостью покажу вам, где он живет.

— Все интереснее и интереснее, Людвиг. — Проповедник крутился возле кустов жимолости, вещая, словно пророк. — Целую ночь вы, как свора дворняг, носились по Ливетте из угла в угол и аккурат к рассвету выбрались в поля. Как там говорится в золянской пословице про бешеную собаку, которая бегает, пока не упадет?

— Иди поговори с Милой, — сказал я ему. — Она куда более благодарный слушатель, чем я. Я почти сутки не спал.

— Она не больно-то склонна к разговорам.

— Ну, тогда спой песенку Пугалу. Вон оно, шастает в подлеске.

— Ну, его к чертям. Оно опечалено тем, что Натан не вышвырнул художника в окно.

Меризи, который прислушивался к моим ответам, не выдержал и сказал:

— Теперь я знаю, что если человек говорит сам с собой, то он необязательно сумасшедший. Наверное, тебя часто с ними путают, а, страж?

— Заткнись и показывай дорогу, — посоветовал ему Шуко.

— Мое дурное настроение своей грубостью ты уже не испортишь, цыган. Право, когда это все закончится, я проткну тебе не только ногу, но и башку.

— Башка не протыкается. Там кость, — поправил его Проповедник.

— Он тебя все равно не слышит, — напомнил старому пеликану Шуко.

Барон ди Орманни жил за городом, примерно в двадцати минутах ходьбы от городских ворот, в большом, трехэтажном особняке, стоявшем среди оливковых рощ. Мы шли наугад, не зная, там ли он еще и остался ли у него кинжал, или он уже успел передать его кому-то еще. Из слов Меризи я понял, что этот человек долго путешествовал где-то на севере, за горами, то ли в Лезерберге, то ли в Фирвальдене, и совсем недавно вернулся на родину, в Ливетту.

Натан нервничал, торопил нас и жалел, что мы не смогли найти лошадей. Но ранним утром добыть пять лошадок, да еще и с упряжью, не так просто, как кажется, даже если ты находишься в Ливетте.

— Гертруда куда-то пропала, — Проповедник никак не желал заткнуться и все время наступал на мои «больные мозоли». — Столько времени прошло, хе-хе.

— Ерунда, — беспечно отозвался Шуко. — Всего-то часов шесть. Ночи здесь короткие.

— Слушайте, мессэре! Не могли бы вы это прекратить? — не выдержал Меризи.

— Прекратить что? — равнодушно отозвался цыган, прекрасно понимая суть этой просьбы.

— Общаться с мертвецами. По меньшей мере, невежливо это делать, когда среди вас есть те, кто не может поддержать беседу. К тому же мне немного неприятно знать, что рядом кто-то, кого я не вижу.