Жозефина ломала голову над всеми этими вопросами, а в это время мадам Бартийе, Макс и Зоэ прикончили чипсы, колу и конфеты, упиваясь созерцанием красивой жизни королевских семей. Ох! Уильям что-то поправился! Говорят, у него появилась невеста, и Чарльз пригласил ее на ужин! А Гарри какой милашка! Сколько ему уже? Вот завидный жених, и он посимпатичней Уильяма…

В понедельник Ширли не приехала. Не приехала ни во вторник, ни в среду, ни в четверг. Гэри ходил обедать к Жозефине. Когда девочки осаждали его вопросами, он отмахивался: «Да вы просто обознались, это не она! — Но ты ведь тоже ее видел, Гэри! — Не ее, а просто похожую женщину! Мало что ли блондинок с короткими волосами? Что она там могла забыть, сами подумайте! — И впрямь, мадам Жозефина, может, вам почудилось? Вы слишком много работаете, не высыпаетесь… — Но вы же все это видели! Мне не показалось, это была она! — Гэри прав… Просто увидели очень похожую женщину, такое бывает!»

Но Жозефина не сомневалась: та женщина в розовом платье, что шла в тени королевы, была Ширли. Она все больше злилась на подругу. «Я все ей рассказываю, всю подноготную мою знает, а из нее самой ничего и клещами не вытянешь! И я даже не имею права ни о чем спросить!» Такое ощущение, что ее надули. Все вокруг ее надувают. В голове какая-то каша: Ирис, Антуан, мадам Бартийе с ее виртуальными любовниками, Ширли с ее Виндзорским дворцом, Гортензия с ее презрением и маленькая бесстыдница Зоэ. Они все водят ее за нос! За дуру держат. Впрочем, дура она и есть.

Гнев окрылил ее. Она недрогнувшей рукой отправила на тот свет славного трубадура: его отравили, но он успел порадоваться рождению сына. Флорине больше не нужно бороться за существование, у нее появился законный сын, наследник всех владений, Тибо-младший. Жозефина воспользовалась этим, чтобы заодно прикончить свекровь, которая начинала действовать ей на нервы своими бесконечными причитаниями. Потом она вывела на сцену третьего мужа, рыцаря Бодуэна, доброго и набожного. Бодуэн хорош собой, он с удовольствием занимается сельским хозяйством, любит ходить к мессе и искренне кается. Довольно скоро он своим занудством надоел Жозефине, и она в приступе гнева решила его укокошить. «Какой смертью ему умереть, а? Он ведь молодой, здоровый, не пьет, не развратничает, он и с женой-то сожительствует скромно и добродетельно…» В голову опять пришел бал в Виндзорском дворце, тонкий силуэт Ширли, ее возможное родство с Виндзорами — и ярость Жозефины тотчас же обрушилась на кроткого Бодуэна.

Бодуэн и Флорина приглашены на бал французского короля, который охотится в соседних владениях. В толпе нарядных гостей король замечает Бодуэна, бледнеет и роняет свой скипетр, тот катится под трон. Жестом затянутой в перчатку руки он призывает молодоженов занять место рядом с ним, чтобы выпить кубок вина. Бодуэн краснеет и кладет свой меч к ногам государя. Флорина волнуется: опасается новых подарков судьбы. Неужели опять нежданная удача отдалит ее от седьмого этапа, опять отбросит назад на ее пути? О, нет! Вечером они удаляются в покои, где Бодуэна убивают на глазах у молодой жены. Трое солдат врываются в комнату, хватают несчастного и перерезают ему горло. Кровь льется рекой. Флорина падает без чувств на мертвое тело мужа. Потом выяснится, что Бодуэн был незаконным сыном короля Франции и мог претендовать на корону. Опасаясь, что он предъявит свои права, король решил убрать его. Чтобы утешить молодую вдову, он осыпает ее золотом, горностаями и драгоценными камнями, и отправляет в сопровождении четырех рыцарей в ее родовой замок.

Флорина, в очередной раз оставшись вдовой, молит Небо отвратить от нее свой гнев, чтобы она могла преодолеть новые этапы послушания и смирения.

«Трое готовы, — подумала Жозефина в порыве неожиданной кровожадности и довольно хмыкнула, пересчитывая написанные за несколько дней страницы. — Гнев — отличная муза, сколько черных значков позволяет он выплеснуть на белые листы!»

— Жизнь явно налаживается, — констатировал Лука в кафетерии библиотеки.

— Я в гневе, и он меня окрыляет!

Он внимательно посмотрел на нее. Что-то непокорное, отважное появилось у нее в лице, придавая ей вид взбунтовавшегося подростка.

— Вид у вас шаловливый и жуликоватый!

— Нет, правда, иногда полезно дать себе волю. Я всегда такая благонравная! Хорошая подруга, хорошая сестра, хорошая мать…

— У вас есть дети?

— Две девочки… Но мужа нет! Я, видимо, не слишком хорошая жена. Он сбежал с другой.

Она глупо засмеялась и покраснела. Напрасно разоткровенничалась.

У них уже вошло в привычку встречаться в кафетерии. Он говорил ей о своей рукописи. «Я хочу написать историю слез для моих современников, которые путают чувствительность и нытье, которые плачут напоказ, на продажу, или чтобы облегчить душу, удобрить ее эмоциями. Я хочу вернуть слезам их подлинное значение, то, которое придавал им когда-то Жюль Мишле; знаете, что он писал: „Тайна Средних Веков, секрет неиссякаемых слез и глубочайшего чувства. Драгоценные слезы льются в прозрачных, чистых легендах, в великолепных стихах, и, поднимаясь к небу, кристаллизуются в огромные соборы, которые шпилями тянутся к Всевышнему“». Он цитировал наизусть, прикрыв глаза, и мед струился из его уст. Он цитировал Мишле, Ролана Барта и отцов-пустынников, молитвенно складывая руки.

Однажды вечером он повернулся к ней и спросил:

— Не хотите сходить в субботу в кино? В кинотеатре на улице Эколь будет старый фильм Казана, который никогда не показывали во Франции, «Дикая река». Я подумал…

— Пойдем. Конечно, пойдем.

Он посмотрел на нее, кажется, удивляясь такому энтузиазму.

Она только что поняла одну очень важную вещь: когда пишешь, нужно раскрыть все окна и двери настежь, чтобы жизнь наполняла слова, чтобы питала воображение.

В субботу вечером Лука и Жозефина пошли в кино. Они договорились встретиться возле кинотеатра. Жозефина пришла раньше времени. Ей хотелось как-то освоиться и привести свои чувства в порядок, пока не появился Лука. Ей было трудно не краснеть под его взглядом, а если их руки случайно соприкасались, ее сердце начинало биться так сильно, словно хотело выпрыгнуть из груди. Он волновал ее физически, и от этого ей было как-то не по себе. Она не могла похвастаться богатым сексуальным опытом. Антуан был нежен и внимателен, но его взгляд не вызывал в ней такого шквала, такой горячей волны, как взгляд Луки. Просто мучение. Она так хотела, чтобы ничто не отвлекало ее от писания книги, но с другой стороны не могла устоять перед соблазном сидеть с ним рядом в темном зале. «А вдруг он обнимет меня за плечи? А вдруг он меня поцелует? Главное — держать себя в руках, сохранять хладнокровие. Мне остается еще минимум месяц упорного труда, мне нельзя отвлекаться. Шашни всякие заводить. Я нужна Флорине».

Жозефина поражалась, с какой легкостью она пишет. Какое удовольствие доставляет ей придумывание историй. Какое место заняла в ее жизни книга. Мысленно она все время была со своими персонажами, и ей непросто было отвлекаться на реальную жизнь. Делала вид, что внимательно слушает, в нужных местах кивала, но на самом деле едва ли смогла бы повторить то, что ей рассказали. Она рассеянно наблюдала за девочками, Максом и мадам Бартийе, сама же в этот момент перестраивала фразу или продумывала новый поворот сюжета. И кстати, приняв предложение Луки, пообещала себе использовать свои чувства для описания любовного волнения Флорины, поскольку до сих пор не уделила этому аспекту должного внимания. Флорина была мудрой, прекрасной, набожной и отважной, но прежде всего она была женщиной. «Надо бы ей все же влюбиться хоть в одного из пяти мужей, — размышляла Жозефина, прогуливаясь перед кинотеатром, — по-настоящему влюбиться, до потери пульса, до исступления… Не может она всю жизнь довольствоваться уставом святого Бенедикта да любовью к Божественному Супругу. Вожделение должно зародиться в ней и сжигать изнутри. А что мы испытываем, когда влюблены, когда теряем голову?» Она могла это понять, анализируя свои чувства к Луке.