и советник самого императора, сейчас он ощущал себя неожиданно неуверенным. После женитьбы они с Тригорской общались очень редко и всегда по делу. И даже переезд в Прилесье Феодоры ничего особенно не изменил. А сейчас нужно было говорить о чем-то таком обычном и простом…

- А как дела в Старограде? – поинтересовалась Мирослава, не глядя на спутника.

Кажется, ей тоже было немного неловко.

- Потихоньку. Илья Рылинский закончил заочный курс артефакторики и вовсю развивает семейное дело, уже без всякого присмотра. Мишке, моему внуку, на прошлой неделе три года стукнуло.

- Поздравляю.

- Наследник сообщил императору, что собирается жениться.

- Вот как? Я думала, что все будет наоборот, и дядя сам подберет Александру невесту. Естественно, выгодную империи и с хорошей родословной.

- Он и собирался, - хмыкнул Домбровский. – Только Александр признался, что уже три года влюблен в ибергарскую княжну, та отвечает ему взаимностью, и пора назначать дату свадьбы.

- Был скандал?

- Сначала Федор, свет наш, Алексеевич уперся рогом, но мне удалось убедить его, что свадьба пусть и не принесет особой выгоды империи, все же Ибенгар – княжество маленькое. Зато и вреда никакого не будет. Княжна – девушка во всех отношениях хорошая, а бросать любимую ради каких-то выгод – не дело.

- Да уж, - слабо улыбнулась Мирослава. – В этом весь ты.

Андрей глянул на нее, пытаясь поймать взгляд. Но Тригорская шла, держа спину ровно, и рассматривала цветы на обочине. А потом вообще свернула на полевую дорогу, бывшую кратчайшим путем к конюшням, и свет фонарей остался за их спинами.

- Знаешь. - Она все же решила нарушить молчание. - Когда тогда, четыре года назад, Феодора сказала мне, что ты решил выдать ее замуж против воли, я подумала, что ты свихнулся на старости лет. Я еще никогда не была так рада ошибиться.

- На старости лет, - проворчал мужчина. – Скажешь тоже.

Мирослава негромко рассмеялась. Маги жили долго, так что и Домбровский, и она сама сейчас находились в самом расцвете сил. Вот только смутить мужчину, известного и силой, и статью, оказалось неожиданно приятно.

Тригорская вдохнула полной грудью и провела ладонью над луговыми травами, позволяя им щекотать кожу. Пусть она не была ведьмой, как Феодора, но местную природу очень любила.

- Тебе нравится здесь? – спросил Андрей задумчиво.

- Очень, - ответила Мирослава без всяких сомнений. – Ни за что не променяю деревню на Староград. И пусть меня считают ненормальной.

Домбровский кивнул. Когда двадцать шесть лет назад Мирослава Тригорская, двоюродная племянница императора, завидная невеста и просто красавица бросила все и уехала в деревню разводить лошадей, ее многие посчитали сумасшедшей. Андрей так не думал. Хотя за все эти годы не набрался духу прояснить один важный вопрос: уехала ли Мирослава потому, что ей и правда надоел высший свет, или причина все же была в нем, в Андрее? И сейчас вроде бы настал подходящий момент, чтобы все-таки спросить, но язык никак не поворачивался.

- Ну вот, - сказала Мирослава, когда они вышли к конюшням. – Я дома.

- Хорошо, - вздохнул Андрей.

Они остановились у забора, под большой липой, и Мирослава наконец-то посмотрела ему в глаза. Спокойно, ничего не говоря. Может, пора уже решиться?

- Мира… - неуверенно начал мужчина.

- Да?

- Знаешь, я давно…

Громкое ржание, в котором отчетливо слышалась паника, испортило весь настрой. Тригорская оглянулась, выругалась и, перемахнув через забор, побежала к конюшне. Андрей бросился следом, не собираясь оставлять женщину наедине с проблемами.

- Бесы, - снова ругнулась она, распахивая дверь.

Им в лица ударил порыв холодного ветра с отчетливым ароматом каких-то трав. Послышалось цоканье копыт, которое словно удалялось прочь. Лошади внутри тревожно ржали. Мирослава нырнула в денник, где стояла красивая серая кобыла и обняла ее за шею.

- Да что ж такое то, - пробормотала она с досадой. – Ну что ты, успокойся. Тебя никто не обидит.

Лошадь уткнулась ей в плечо и тихонечко заржала. Андрей нахмурился.

- Мирослава Даниловна, что…

В конюшню влетел подтянутый светловолосый мужчина, который осекся, завидев чужака. Но быстро взял себя в руки.

- Снова это? – задал он странный вопрос.

- Похоже, - вздохнула Мирослава. - Нужно успокоить Стихию. Проверь остальных лошадей.

Блондин кивнул и пошел по проходу между денниками. Домбровский проводил его внимательным взглядом, потом повернулся к Мирославе.

- Что «это»? – поинтересовался он, делая акцент на втором слове.

- Не бери в голову.

- Мира. Я ведь не просто так спрашиваю. Если что, могу и помочь.

- Ты о дочери лучше переживай, - продолжала отбрыкиваться Тригорская.

- Ты же сама сказала, что причин для переживаний нет, - хмыкнул маг. – Рассказывай.

Мирослава погладила лошадь, проверяя, все ли с ней в порядке, и начала говорить:

- Это началось с неделю назад. Кто-то или что-то пугает моих лошадей по ночам. Я кучу чар наплела, но все без толку. Дворовой в конюшнях перестал появляться, словно боится. Лад мой домовой, стал нервным. Максим вон, – она кивнула на блондина, - последние три дня не с женой ночует, а тут, да тоже без всякого результата.

- У Феодоры спрашивала? – нахмурился маг.

- Нет, решила, чего ее не стоит беспокоить сейчас.

- Понятно.

Он прикрыл глаза и задумался. Что-то такое вертелось на самом краю сознания. Но никак не получалось вспомнить.

- Сегодня оно уже не вернется, - сказала Мирослава. – Мы спугнули, так что можешь идти спать.

- Завтра я посижу тут в засаде, - кивнул он и, прежде, чем женщина начала протестовать, продолжил: - Максим твой кто? Бывший травник. А я боевик, хоть давно и не в полях…

Сказал и замер. При слове «поле» внутри снова шевельнулось то ли воспоминание, то ли ощущение. Наверное, об этом стоило подумать не сейчас, а утром, на свежую голову.

- Ладно, хочешь сидеть – сиди сколько угодно, - согласилась Мирослава. – А теперь иди уже.

- Доброй ночи, - улыбнулся мужчина и, мурлыча себе под нос армейскую песенку, отправился домой. На душе поселилось предвкушение чего-то нового и необыкновенного.

***

Андрей Домбровский проснулся от зверски сильного желания чихнуть. Сон еще не выпустил его из своих объятий до конца. И сонная леность никак не давала почесать свербевший нос. Но мужчина все же поморщился, дернул головой, сбрасывая остатки дремы, и все же