слезы и пот со щек. Дыхание его стало неровным; в зале слышались приглушенные рыдания.

Во время Императорской конференции 10 августа он резко критиковал недостаточную готовность военных к отражению вражеского нападения. Его гнев вызывала одна только мысль о том, что люди подвергаются атомным бомбардировкам, что их уничтожают обычными бомбами с самолетов и артиллерийскими обстрелами с кораблей. Не спасал героизм солдат, обладавших высоким духом, но не имевших достаточно оружия и боеприпасов. Император пытался подавить свои горькие чувства. Его голос звучал напряженно, слова разделяли паузы. Иногда он замолкал, подыскивая нужную фразу. Его аудитория была потрясена. Одни прикладывали платки к глазам, другие вытирали пот со лба. Рыдания были заразительными.

Его величество продолжал свою речь охрипшим голосом:

«Я прекрасно понимаю, каким позором будет для офицеров и рядовых армии и моряков флота дать врагу разоружить себя и видеть свершившуюся оккупацию их родины. Мне больно подумать, что мои верные подданные будут обвинены как военные преступники. Однако, несмотря на все эти переживания, я не могу подвергать мой народ дальнейшим страданиям.

Я ценю решимость людей пожертвовать собой ради страны и блага их императора. Я скорблю всем сердцем о тех, кто погиб на полях сражений, и об их осиротевших семьях. Я глубоко обеспокоен судьбой тех, которые потеряли свои дома и все, что они имели, во время этой долгой войны. Но продолжение войны означает смерть десятков, возможно, сотен тысяч людей. Наша страна будет окончательно опустошена и превратится в груды развалин. Восстановление мирной Японии будет продолжительной и сложной задачей. Однако я верю, что это состоится благодаря напряженным усилиям и сотрудничеству всего нашего народа. Я готов сделать все ради этого».

Хирохито снова замолчал, собираясь с мыслями и сдерживая свои эмоции.

«Это решение подобно тому, какое вынужден был принять мой предок император Мэйдзи, который имел такую силу духа, что смог перенести унижение, испытанное им во время Тройственной интервенции [когда Франция, Германия и Россия принудили Японию после ее победы в китайско-японской войне 1894–1895 годов вернуть Ляодунский полуостров Китаю.]. Я поступлю так же, как и он, когда он вытерпел то, что невозможно было вытерпеть, и перенес то, что невозможно было перенести. И вы, мои подданные, должны последовать моему примеру».

Государственные мужи Японской империи разрыдались без всякого смущения. Двое из них, министр образования Ота и министр социального обеспечения Окада, медленно сползли со стульев на ковер, потеряв над собой контроль. Уперев локти в пол, они лежали и стенали, закрывая руками свои лица.

Хирохито продолжал: «Я призываю вас, мои министры, объединиться вокруг меня и с верой выполнять мои решения. Немедленно принять ответ союзников. Для того чтобы оповестить об этом мой народ, я прошу вас немедленно подготовить императорский указ. Когда неинформированные граждане внезапно услышат об этом, они могут испытать настоящий шок. Если вы этого пожелаете, я готов выступить по радио перед моим народом. Я также готов отправиться куда потребуется, чтобы лично обратиться к войскам».

Император знал слишком хорошо, как легко в прошлом его желания приписывались его советникам; в этот раз он не давал никакой возможности военным и радикалам следовать этой тактике. Фактически это надо было понимать так: не будет никакого извинения тем войскам, которые превратно понимают мои намерения, поскольку я намерен лично обратиться к ним. В умах его слушателей возник образ человека, которому поклонялись как богу, а теперь он выходит на встречу со своим народом, умоляя понять его волю, принять поражение, которое стоит столь дорого.

В зале послышались судорожные рыдания; между тем император продолжал говорить: «Наконец, я призываю каждого из вас напрячь все свои силы, чтобы мы могли пережить грядущие трудные дни». Его величество снова перчатками, мокрыми от слез, отер свои щеки и очки, перед тем как сесть.

Наконец-то тяжелое испытание закончилось для Хирохито. Желание императора пожертвовать собой — вот главный посыл его речи. Все присутствующие в этом помещении слышали или читали о радикальных заявлениях во вражеской прессе и в радиопередачах, в которых говорилось о необходимости судить императора как военного преступника или отправить его как военнопленного в заключение в Китай, развенчать культ императора и лишить его трона. Несмотря на гарантии, хотя и неопределенные, союзников, никто не мог быть уверен, что человек-божество, отдающий приказ о капитуляции, переживет ее. Он был, возможно, последним императором Японии. Хирохито положил голову на плаху палача.

В то время как министры и военные пытались контролировать себя, премьер-министр Судзуки нерешительно поднялся с места. Пообещав представить черновик указа его величеству как можно быстрее, Судзуки затем снова принес свои глубочайшие извинения императору за то, что обеспокоил его просьбой принять окончательное решение. Он низко поклонился императору и правой рукой сделал жест, как бы передавая ему свое сердце. Император встал и замер. Его плачущие советники и все в зале продолжали кланяться ему. Хирохито, принявший самое сложное решение в своей жизни, повернулся спиной к министрам и вышел из зала, сопровождаемый генералом Хасунумой, который торопливо совал свой платок в карман мундира.

Генерал Анами, выйдя из конференц-зала, заметил своего секретаря полковника Хаяси, ожидавшего его в вестибюле. Генерал сделал Хаяси знак, приглашая его следовать за собой, и направился в мужскую комнату, вытирая слезы. Там он сообщил полковнику, что император потребовал от всех принять ответ союзников. «Хаяси, — произнес он, — я хотел бы получить от вас последний совет. Император принял решение, но, согласно данным разведки, у входа в Токийский залив стоит большой американский конвой. Что вы думаете насчет того, чтобы после удара по конвою предложить им мир?»

Как громом пораженный Хаяси устремил озадаченный взгляд на военного министра. Он говорит это серьезно? После того как сам император призвал принять условия союзников, Анами действительно собирается нарушить это обещание и сорвать переговоры, атаковав врага? Может быть, это какая-то адская шутка, которую министр разыгрывает со своим секретарем? Хаяси ответил так, словно понимал, что Анами знает ответ: «Ваша идея совершенно вздорная! Во-первых, решение императором принято; во-вторых, слух об американском конвое не подтверждают данные воздушной разведки. Следовательно, ошибка думать подобным образом!»

«Все же я твердо убежден, — возразил Анами, — что мы должны нанести последний решительный удар по врагу, прежде чем начать переговоры о мире».

Тогда секретарь предложил военному министру переговорить с генералом Умэдзу, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Они вдвоем присоединились к растерянным министрам, толпой поднимавшимся из сырого бункера на свет яркого летнего дня.

Подполковник Такэсита курил, сидя в штабной машине, припаркованной на автостоянке, расположенной в окружении гигантских сосен и разбросанных