class="p1">— Какие мы, девчонки, дуры! Как можно было пропустить такого парня! — и поцеловала его, обдав запахом перегара. Но даже и с перегаром это было прекрасно. У Сани закружилась голова, сильно заколотилось сердце, он стал тыкаться губами в ее лицо, целуя куда попало. Михаль взяла его руку, положила себе на грудь:

— Я хочу быть у тебя первой. И последней, понял?!

Там, в парке, у них все и случилось. После этого они встречались чуть ли не каждый день, прерываясь только на дальние поездки оркестра. Таскались то к Михаль, пока Фаня была на работе, то к Сане, в комнату, которую деликатно освобождали чуткие товарищи-музыканты. Однажды Саня упросил директора труппы взять Михаль с собой на концерт, тот согласился. Посмотрев, как активно девушка помогала разгружать тюки с костюмами, ящики с инструментами, декорациями, директор подозвал Саню к себе:

— Эта Михаль — она где работает?

— Временно нигде, — замялся Саня.

— Пусть приходит к нам. Будет администратором. Нам такие шустрые нужны. Видно, что огонь. Вот с первого числа пусть и приходит.

После концерта Саня сообщил радостную новость своей девушке, а Михаль, грустно посмотрев на него, сказала:

— Это, конечно, прекрасно. Только я беременна. — И внимательно посмотрев на Саню, предупредила:

— И рожать буду в любом случае!

— Конечно, будешь! — закричал Саня и сразу же принял решение. — Мы поженимся и у нас будет ребенок.

Михаль удивленно посмотрела на него.

— Мальчик мой, ты хоть представляешь, что это такое — ребенок? Ты в свои девятнадцать хочешь взвалить на себя эту обузу? И потом я тебя старше намного!

— Не намного, не говори ерунды. Хочу обузу. И все. Завтра идем к твоей маме.

Девушка рассмеялась.

— Ты мою маму не знаешь. Но пойдем, коли ты такой отважный.

И добавила:

— Папаша!

— И не смей больше таскать такие тяжести! — опомнился Саня. — Тебе нельзя!

«Что ж, — думала Фаня. — Когда-то же это должно было случиться, понятно было, что она рано или поздно выскочит замуж. Лучше бы позже, конечно, но ничего не попишешь. Время сейчас такое. Слава богу, работа у нее теперь есть, может остепенится».

К роли бабушки, считала Фаня, она еще не готова, но кто ж ее спрашивает. Она попробовала вспомнить, каким грудничком была Михаль. На удивление тихий был ребенок, теперь, похоже, берет реванш за то спокойствие, делая маме нервы. Вспомнила этот щекастый сверток с небесно синими глазами, как девочка характерно смеялась, широко открывая беззубый рот. Как Меир держал ее за руку, когда Михаль училась ходить. Вспомнила, как та рыдала от своих смешных детских обидок. Подожди, Фаня, так сейчас эта маленькая девочка сама станет мамой? Ну, ничего, пусть прочувствует, что это такое. Может, собственную мать больше ценить будет. Вот интересно, кто будет: мальчик или девочка? Да все равно, собственно. Баба Фаня.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. АВРУМ. ТЕЛЬ-АВИВ 1952 — 1995

— Так это был Томер у нее в животе? Смешно. Ну и каким он был, Томер Александрович? Спокойным, в мать?

Фаня вздохнула.

— Это был самый беспокойный ребенок в мире. Первый год мы все практически не спали, а когда мальчик пошел, то жизнь вообще кончилась. И, главное, уволиться я не могу — деньги нужны, ребенка надо растить. Михаль работала. И Саня. Мы не хотели друг другу признаваться, но сбегали на работу еще и отдыхать от вечно орущего ребенка. А с Томером сидела няня, хорошая девушка из Йемена, старшая из восьми детей в семье, так что она справляться с ними умела. Только когда Томер начал говорить, мы заметили, что произношение у него специфическое…

— Почему?

— Потому что выходцы из Йемена говорят не так как мы, а, похоже, так, как говорили наши предки. Но дело не в этом. Просто мы поняли, что мальчиком надо заниматься.

Ну да, детьми надо заниматься, это аксиома. Но как заниматься, если мать и отец работают, да и бабушки-дедушки тоже? А как быть, если нет ни отца, ни бабушек с дедушками? Ребенок-то не виноват, ему надо читать книжки, смотреть с ним мультики, качать на качелях, делать все то, что делают родители, если хотят, чтобы у них выросли нормальные дети. А вот я, интересно, была нормальной матерью? Честно? Не очень. Школа, ученики, традиционное раздражение матери-одиночки, психовала из-за связи с женатым… А сейчас, Татьяна Константиновна, у вас нет никаких переживаний из-за связи с женатым человеком? Знаете, Таня… Честно? Вообще нет.

Эден как всегда не пришла, а ворвалась в квартиру — теперь понятно, в кого она такая летучая! — бросилась к прабабушке, быстро расцеловала, крикнула привычное «беседер!»[78] в ответ на вопрос: «Как дела» и заявила:

— Тания, ты смотрела «Сифрут золя»?

Я не сразу поняла, что она имеет ввиду, потом сообразила: так на иврите называется «Криминальное чтиво».

— Смотрела, а что?

— Помнишь там такую вещь: Girl — па-пам пам пам — you'll be a woman soon…?

Да, я вспомнила. Миа Уоллес после похода в ресторан и бешеного танца включила магнитофон, готовясь переспать с Винсентом Вега, но тут возьми, да и случись у нее жуткий передоз, который испортил всю эту романтическую историю. Такой облом, снявший весь пафос момента. Песня эта там была очень к месту, значимая такая музыка. У Тарантино вообще саундтрек сумасшедший.

— Конечно, помню. Хочешь, подберем и разучим?

— Да-а-а! — завопил ребенок. Наверняка, снова влюбилась. Затараторила, разъясняя смысл очередной песни про любовь. Ну там все просто, как в жизни. Типа, девочка, не позволяй собой играть, живи своим умом, и сколько бы ни говорили, что я тебе не подхожу, дай мне твою руку, скоро ты станешь женщиной и тебе будет нужен мужчина. Я так понимаю, что тут понятия «девушка» и «женщина» употребляются не в техническом смысле, как «девственница» и не девственница, а в смысле «подросток» и «взрослая». Но сознание этих самых подростков будоражит именно тот рубеж, за которым, как им кажется, наступает настоящая взрослая жизнь с настоящим сексом, который уже не надо скрывать ни от кого. Похоже, Эден готова этот рубеж «в настоящую жизнь» перейти, вон какую песню выбрала.

— Ну и кто он? — спрашиваю.

— Кто?

— Тот, кому ты хочешь это сыграть и спеть?

Эден замялась, покраснела, смотрит исподлобья:

— Это важно?

— Нет, — честно сказала я. — Чисто женское любопытство.

— Его зовут Уди. Он в армии сейчас… А потом собирается поступать в университет на кино и телевидение. Мы с ним много говорили о Тарантино и о том, как тот изменил подход к кинематографу. Вот, хочу его удивить, чтобы