мысли, сменяя его тон на бывший тем же бурчанием. Открыв глаза, он обводит меня непонимающим взглядом с головы до пят, точно он, отойдя ото сна, не вразумляет происходящее, и выметается с хлопаньем двери, как с последним вздохом, оставляя меня врасплох.

Простояв на месте в недоумении, решив, что два часа разговора о пережитом им, стали для его эмоционального состояния тяжелым потрясением, — как бы не обернувшегося для его здоровья плачевным, — я, заглядываю в окно, в спальне, наблюдая, как быстрым шагом он сбегает прочь в спустившимся тумане, заволакивающим горизонт, упершись взглядом в ноги. Я невольно покачиваю головой, перебирая в мыслях все его слова, выбитые из памяти.

В глубине глаз его — отражение покаяния. Застывшие мысли позднего сожаления, наполненные в его голове, не отпускают и томят почти потухшей в нём надеждой на то, что все еще может измениться. Занимаемый круговоротом одного и того же события, не забальзамированного временем, снедаемый тоской, он искалечивает своё существо. Презираемый каждым, униженный и оскорбленный любовью и сердечной, и душевной он уверил свою душу, что нужность в его существовании отпадает. Кто бы только видел эту вспыхнувшую радость в его сердце, как только он услышал выражение о прощении. Словно в изнеможении, расстилаясь на песке, в жаркой пустыне, ему подали руку и поднесли стакан ледяной воды, взбодрившей его разум и тело.

Оторопевший, что произносимые им умоляющие молитвы о встрече его, хотя бы взглядами, с дочерью и сыном могут стать явью, он с дрожью в сердце бросился прочь, убеждая себя, что недостоин такого свершения. А душевная бездна в счастливый миг была, как зажженная звезда, яркая и мерцающая. В мире живущим корит себя тот, кто ошибся однажды и всю жизнь расплачивается дорогим сердцу. Велика доля совести в таком человеке.

«Где же добродетель будет ночевать-то?»

Он доверил мне свою внутреннюю сущность — бывают часы, когда самый скрытный испытывает потребность раскрыться. Он нуждался в том, чтобы выговориться.

Не успеваю стряхнуть с себя душевную тряску, как в дверях появляется Милана.

Обняв меня, доложив о непогоде, о нависшем сером облаке, образующим пробки в городе, и, случайно дотронувшись до моего лба, она ощущает жар, распространившийся по мне от минувшей беседы с ее отцом.

— Да ты горишь весь! — взволнованно выкрикивает она, ручонкой касаясь пылающих щек. — Боже, Джексон, немедленно иди в кровать! — В глазах — испуг. — Почему ты не позвонил? Я бы пришла раньше или вовсе не ходила никуда! Джуана справилась бы и без меня, хотя я тако-о-ое… — появляется радость в голосе от мелькнувшей мысли, — …платье ей подобрала, что в день рождения она будет богиней!.. — Я улыбаюсь, смотря на нее, и затем чихаю, прикрывая рот. — Джексон! — негодующе издает она, впиваясь в мои блестящие мокрые глаза. — Бегом в кровать! — Командовать она научилась. — Я приготовлю тебе отвар из трав. И ты обязательно выпьешь таблетку, чтобы снять жар! При мне! Хватит пускать болезнь на самотек! Я не позволю больше тебе ничего не принимать и надеяться на свой иммунитет! Боже, милый мой, как же так?! С утра ты был бодреньким, но сейчас… — Обводит меня пристальным взглядом, касаясь без конца лба ладошкой. — А я и поверила тебе, что с тобой всё в порядке и чихал ты не от того, что в нос тебе попала приправа, которую я утром добавляла в яичницу. Вот глупенькая!

Я смеюсь, слыша, как неугомонный лепет срывается с ее губ. Беспричинное волнение за меня и несмолкаемая болтовня всегда забавляет меня в этой девушке.

— Джексон! — шуточно выкрикивает она. — Почему ты все еще здесь? Я не шучу! Сию минуту, чтобы оказался в постели, с градусником! И сними уличную одежду. — Указывает на спортивные штаны и белую майку. — Зачем ты вообще одевал такую одежду, если весь день пробыл дома?

Не отвечая ей, соображая ее отвлечь, я развязываю узелок на брюках, и Милана молвит в шуточном тоне с ноткой смущения:

— Джексон! Ну не здесь же ты собрался переодеваться?

— А чего же не здесь? — подтруниваю её я. — Кто-то боится оказаться во власти соблазна?

Она с задорной злостью закатывает глаза и делает губы недовольными.

— Малышка, а это ты зря, ой зря… Я ж все-таки простудил только нос и горло. Остальное в рабочем состоянии, — прибегаю к тонкому пошлому юмору, взбодрив себя и её.

Милана розовеет от шутки, изошедшей от меня, и силится тащить упрямого в спальню, укладывая, как маленького. Забота от любящей девушки убаюкивает тоскливые думы. Томясь облегчить сердце, переодевшись, я ложусь в постель и от пробирающего озноба укрываюсь двумя одеялами. Пока любимая гремит на кухне, я прокручиваю не уходящие из головы мысли Ника: «Твоя мама воспитывалась в детском доме», «За считанные минуты я потерял и лучшего друга, и свою любовь», «Угнетаемый мыслью, что дочь выросла и не нуждается во мне, я по глупости допустил быть с Марией, ища в ней любовь, в которой я нуждался».

Родители не были до конца откровенны со мной, но и винить их за собственные ошибки, я не вправе. У каждого есть то, что он не желает говорить. И все же я возьму храбрость на себя сподвигнуть их на всеобщий разговор. Всю эту четверку.

Мысленно сбиваюсь, как только слышу шаги Миланы.

— Моя заботливая девочка несет мне отвар, который тут же избавит меня от болезни! — стараюсь сказать с восторгом, дабы у моей любопытной не появилось никаких мыслей, что я задумчив и чем-то обеспокоен.

Оказавшись рядом с дверным проемом, она, словно зачарованная чем-то, стоит уткнувшись в то, что держит в руках. Приподнявшись на локтях, замечаю взглядом тот самый платок, который мне предоставил Ник. Сердце падает вниз. Как я мог не убрать его с глаз? Не воспользовавшись им, я отдал Нику, но он посмел забыть его. Или это действие он сделал намеренно, чтобы взгляд Миланы упал на него, и она вспомнила о своем отце? Человеческое сознание такого, что в минуты эмоционального падения побуждает нас на самые дерзновенные поступки.

Я сглатываю, растерявшись, инстинктивно страшась, что она догадается о присутствии ее отца в этих стенах. В ее руках — его сердце.

Недоумевавшее движение ее бровей, дрожь в пальцах, удерживающих кусок полотна, повергает во мне внутренний смерч.

— Что-то не так? — осторожно спрашиваю я, сделав вид, что не осмысливаю ничего. Но только чувствую, что душа ее зажглась не стершимся воспоминанием.

— Я… — она продолжает осматривать его со всех сторон, — я увидела это и… — запинается, — а откуда он у тебя? — Указывает взглядом на платок.

Уловив