Одним из правителей, старавшихся выгодно использовать сложившуюся ситуацию, был царь Македонии Филипп V, боровшийся в то время с Этолийским союзом греческих государств за гегемонию на Балканском полуострове. Поначалу он еще сомневался, чью сторону принять, но вскоре блестящие победы Ганнибала, как казалось, достаточно ясно указали на будущего властителя Италии, и македонский царь стал все больше склоняться в пользу карфагенян. К участию в «добивании» Рима призывал Филиппа и нашедший у него убежище Деметрий Фаросский, который мечтал о восстановлении своих владений в Иллирии, захваченных римлянами. По словам Деметрия, теперь, когда Рим утратил свое могущество, будет нетрудно завоевать и Италию, а затем весь мир (Полибий, V, 101, 8–10). Даже если Филипп V и был настолько наивен, чтобы отнестись всерьез к подобным перспективам, римское влияние в Иллирии не могло не угрожать ему уже в ближайшем будущем, и момент для того, чтобы покончить с ним, представлялся действительно подходящим, так что уже после сообщения о битве при Тразименском озере он постарался развязать себе руки. Война с Этолийским союзом была остановлена, и в сентябре 217 г. до н. э. в Навпакте был заключен мир, по условиям которого обе стороны, по-видимому, оставались при своих довоенных владениях (Полибий, V, 103, 8).

Казалось, что заключенный в Навпакте договор станет новой вехой в отношениях между греческими государствами, которым на фоне грозных событий в Италии следовало пересмотреть свои внешнеполитические приоритеты. Участвовавший в переговорах навпактец Агелай в своей речи пророчески указал на то, что вне зависимости от того, кто выйдет победителем в войне Карфагена с Римом, он не удовлетворится владычеством в Италии и начнет завоевывать своих соседей, а значит, эллинам необходимо прекратить распри, чтобы приготовиться к борьбе с общим врагом, возглавить которую надлежит Филиппу. «Если царь (Филипп V. – Е. Р.) допустит только, чтобы поднимающиеся теперь с запада тучи надвинулись на Элладу, то следует сильно опасаться, как бы у всех нас не была отнята свобода мириться и воевать и вообще устраивать для себя взаимные развлечения, – отнята до такой степени, что мы будем вымаливать у богов как милости, чтобы нам вольно было воевать и мириться друг с другом, когда хотим, и вообще решать по-своему наши домашние распри» (Полибий, V, 104, 10–11).

Таким образом, Филипп мог надеяться, что его действия против Рима (а потом, возможно, и против победителя-Ганнибала) будут поддержаны всеми эллинами. Дальнейшие события показали, насколько иллюзорными были подобные надежды. Пока же он решил действовать самостоятельно и для начала развернуть наступление в Иллирии.

Зиму 217–16 г. до н. э. Филипп использовал для строительства флота. В начале лета 216 г. до н. э., когда было готово сто кораблей, он погрузил на них свои войска и вышел в море. Поскольку в соответствии с дошедшими до него сведениями римский флот находился на стоянке в Лилибее, Филипп повел свою эскадру вдоль Иллирийского побережья к городу Аполлония. Но этот поход завершился, так всерьез и не начавшись. В Аполлонии еще зимой узнали о морских приготовлениях Филиппа и обратились за помощью к римлянам, которые смогли направить им лишь десять кораблей. Но и этого оказалось вполне достаточно. Корабли Филиппа уже подходили к Аполлонии, когда македонскому царю донесли, будто у Регия видели приближающийся римский флот. Филипп меньше всего рассчитывал на морское сражение, ведь перед походом его воины чуть ли не впервые тренировались грести веслами и совершенно не были приучены воевать на море. Испугавшись, что ему предстоит сражаться чуть ли не со всем римским флотом, он сразу же приказал сниматься с якорей и уходить (Полибий, V, 109–110).

Новую попытку вмешательства в римско-карфагенскую войну Филипп предпринял сразу после битвы при Каннах. К Ганнибалу для проведения переговоров о союзе было отправлено посольство, которое, переправившись в Италию и будучи уже на пути к Капуе, было перехвачено римлянами. Македонян отвели в ставку претора Марка Валерия Левина под Луцерией, и неизвестно, что бы было с ними дальше, если бы не самообладание и находчивость главы посольства Ксенофана. Он объяснил претору, что прибыл для переговоров и заключения союза с римлянами, что необычайно того порадовало, учитывая положение дел сразу после Канн. Македонянам выделили провожатых и рассказали о том, какой дорогой следует идти, после чего посольство без помех добралось до расположения Ганнибала, который, надо полагать, не меньше римского претора был рад потенциальным союзникам (Ливий, XXIII, 4–9).

Переговоры завершились подписанием договора, о содержании которого сохранились упоминания у Ливия, Евтропия, Зонары и Полибия. Тексты первых трех авторов очень близки между собой, и получить представление о них можно по соответствующему фрагменту истории Тита Ливия. Римский историк немногословен: «…царь Филипп переправится в Италию с флотом как можно большим (полагали, что он сможет снарядить двести кораблей) и будет опустошать морское побережье, на его долю выпадет война на суше и на море; по окончании войны вся Италия и самый Рим будут принадлежать Карфагену и Ганнибалу, и вся добыча достанется Ганнибалу; окончательно покорив Италию, они отплывут в Грецию и поведут войну, с кем укажет царь; государства на материке и острова, принадлежащие к Македонии, будут принадлежать Филиппу и войдут в его царство» (Ливий, XXIII, 33, 10–12).

Изложение Полибия более интересно и ценно, так как, судя по необходимым для такого случая речевым формулам, включает в себя подлинный текст договора, дословно переведенный на греческий с финикийского оригинала:

«…Следующую клятву дали Ганнибал, Магон, Миркар, Бармокар, все члены карфагенского совета старейшин, при нем находившиеся, и все карфагеняне, участвовавшие в его походе, сыну Клеомаха, афинянину Ксенофану, которого послал к нам от себя, македонян, и от союзников царь Филипп, сын Деметрия: перед лицом Зевса, Геры и Аполлона, перед лицом божества карфагенян, Геракла и Иолая, перед лицом Арея, Тритона и Посейдона, перед лицом соратствующих богов, солнца, луны и земли, перед лицом рек, гаваней и вод, перед лицом всех божеств, которые властвуют над Карфагеном, перед лицом всех божеств, которые властвуют над Македонией и остальной Элладой, перед лицом всех божеств войны, какие присутствуют при этой клятве. Военачальник Ганнибал сказал и все находившиеся при нем члены карфагенского совета старейшин и все карфагеняне, участвовавшие в его походе: согласно решению вашему и нашему мы желаем пребывать в клятвенном союзе дружбы и нелицемерного благоволения, как друзья, родственники и братья, дабы царь Филипп, македоняне и все прочие эллины, находящиеся в союзе с ними, охраняли самодовлеющих карфагенян и военачальника Ганнибала, и тех, которые находятся при нем, и подвластные карфагенянам народы, все, живущие под одними законами с ними, и жителей Утики, и все города и народы, покорные карфагенянам, воинов и союзников, и все города и народы в Италии, Кельтике и Лигурии, как те, с коими нас связывает дружба, так и все те, с коими мы вступили бы когда-либо в дружбу и союз в этой стране. Царь Филипп, македоняне и из прочих эллинов союзники их должны быть охраняемы и оберегаемы участвующими в войне карфагенянами, жителями Утики, всеми городами и народами, покорными карфагенянам, союзниками и воинами, а равно всеми дружественными нам городами и народами в Италии, Кельтике и Лигурии, и всеми прочими в этих частях Италии, с коими мы вступили бы в союз. Мы не должны злоумышлять друг на друга, прибегать к козням друг против друга; со всею ревностью и благожеланием, без хитрости и злого умысла мы, македоняне, должны быть врагами для врагов царя Филиппа, исключая царей, городов и народов, с коими соединяет нас клятвенная дружба. И мы, карфагеняне, должны быть врагами для врагов царя Филиппа, исключая царей, городов и народов, с коими соединяет нас клятвенная дружба. И вы будьте нашими союзниками в войне, которую мы ведем с римлянами, доколе боги не даруют нам и вам победы. Вы же, карфагеняне, должны помогать нам, македонянам, поколику будет нужда в том, и так, как мы сообща признаем. Если боги даруют нам победу в войне против римлян и их союзников, если тогда римляне пожелают войти в дружбу с нами, мы согласимся на это, с тем чтобы такая же дружба была у них и с вами, дабы римляне никогда не поднимали войны против вас и не властвовали бы над керкирянами, аполлониатами, эпидамнийцами, а равно над Фаросом, Дималою, Парфипами и Антитанией. Они же обязаны будут возвратить Деметрию Фаросскому всех его подданных, какие только находятся в пределах его государства. Если же римляне пойдут войной на нас или на вас, то мы обязуемся помогать друг другу в войне, поколику будет нужда в том одной или другой стороне; то же самое и на тот случай, если войну начнет кто-нибудь другой, исключая царей, города и народы, с коими связывает нас клятвенная дружба. Если нам угодно будет изъять что-либо из настоящей клятвы или прибавить к ней, то мы обязуемся отнимать или прибавлять к ней по обоюдному решению» (Полибий, VII, 9).