Наибольшим влиянием пользовался Адранодор, который вскоре добился роспуска опекунского совета, мотивируя это тем, что Гиероним уже достаточно взрослый, чтобы править самостоятельно. Так от двора были удалены все те, кто теоретически еще мог составить конкуренцию зятьям Гиерона и Фразону.

Создавшийся баланс сил не мог сохраняться долго. Борьба между истинными правителями Сиракуз (Гиероним не в счет) была неизбежна, так как Фразон считал, что необходимо сохранять союз с Римом, а Адранодор и Зоипп выступали за сближение с Карфагеном, что само по себе было весьма симптоматично. Если для Гиерона необходимость сохранения хороших отношений с римлянами была очевидна, то теперь, в особенности после Канн, многие могли усомниться в их конечной победе, в числе которых оказался и собственный сын царя, отец Гиеронима Гелон, который заявил о своих прокарфагенских симпатиях. Еще тогда недалеко было до попытки переворота, но тут Гелон внезапно умер, возможно, не без участия отца (Ливий, XXIII, 30, 10–12). Переход на сторону Ганнибала избавлял бы сиракузян от весьма чувствительных денежных и продовольственных «подарков» своим бывшим союзникам (так, незадолго перед своей смертью Гиерон отослал римлянам двести тысяч модиев пшеницы и сто тысяч ячменя (Ливий, XXIII, 38, 13) и мог сулить расширение территории за их счет.

Развязка наступила скоро. Один из родственников Гиеронима, некий Каллон, донес ему о готовящемся заговоре. Единственного участника заговора, которого Каллон мог назвать по имени, Феодота, схватили и пытали. Феодот сознался, но, чтобы не выдавать истинных заговорщиков, назвал в качестве своих сообщников Фразона и некоторых других, также непричастных. Вполне возможно, что Фразон действительно был невиновен в подготовке переворота, но тот факт, что допросом руководил Адранодор, позволяет усомниться в утверждении Ливия, будто Феодот дал ложные сведения, так как был в силах вынести пытки и хотел отвести угрозу от своих друзей. Как бы то ни было, но такие его ответы устраивали Адранодора и Зоиппа как нельзя более. Гиероним поверил словам Феодота, и Фразон с остальными псевдозаговорщиками был казнен (Ливий, XXIV, 5, 7–14).

Теперь Адранодор и Зоипп могли уже без помех убедить Гиеронима в выгодах союза с Карфагеном. К Ганнибалу были отправлены послы: Поликлит из Кирены и Филодем из Аргоса. Пунийский полководец принял их очень доброжелательно, «много наобещал юному царю» (Полибий, VII, 2, 3) и сразу же выслал ответную миссию в составе начальника флота Ганнибала и служивших у него братьев Гиппократа и Эпикида, чьи предки происходили из Сиракуз. Прибыв к Гиерониму, они передали все то, что им поручил сказать Ганнибал, и договорились о заключении союза (Полибий, VII, 2, 3–6; Ливий, XXIV, 6, 2–3).

К тому времени о переговорах сиракузского царя с карфагенянами стало известно претору Аппию Клавдию, отвечавшему за ситуацию на Сицилии. Он, не теряя времени, отправил послов к Гиерониму – напомнить о союзе, который был у римлян с его дедом, и восстановить его. О том, как проходили их переговоры с юным царем, сохранились разные рассказы, по смыслу, впрочем, вполне близкие. По словам Ливия, Гиероним с усмешкой выслушал речи римлян и, издеваясь, спросил, насколько удачна была для них битва при Каннах, а то, дескать, рассказам карфагенян поверить трудно. Послы не пожелали продолжать беседу в таком тоне и ушли, заявив, что вернутся, когда Гиероним будет готов разговаривать серьезно (Ливий, XXIV, 6, 4–6). Рассказ Полибия более подробен и, кажется, более правдив: «Речь послов рассердила Гиеронима, и он отвечал, что ему жалко римлян, к стыду своему позорно униженных карфагенянами в битвах, которые происходили в Италии. Послы оцепенели от наглости Гиеронима и спросили, кто наговорил ему это о римлянах. Царь показал на присутствующих тут же карфагенян и предложил римлянам допросить их, не сказали ли они какой неправды. Послы отвечали, что не в обычае у римлян верить врагам, и убеждали Гиеронима блюсти нерушимо существующий договор: такое поведение, говорили они, будет и справедливо, и для него наиболее выгодно. Тогда царь продолжал, что он обсудит дело и сообщит им решение, но при этом спросил: а почему римляне перед смертью деда его дошли было на пятидесяти кораблях до Пахина и потом повернули назад. Дело было так: незадолго до того римляне получили было известие, что Гиерон умер, и выступили в море из опасения, как бы в Сиракузах не произошло переворота вследствие непризнания народом его малолетнего преемника; но потом римляне узнали, что Гиерон жив, и поспешили обратно в Лилибей. Поэтому теперь послы чистосердечно могли заверить Гиеронима, что римляне выступили тогда в поход с намерением охранить его же юность и помочь ему удержать власть за собою, и потому отплыли обратно, когда узнали, что дед его жив. В ответ на это юноша резко возразил: «Пусть так, но дозвольте же, римляне, и мне перенести теперь надежды на карфагенян и тем обеспечить власть за собой». Римляне поняли его намерения, не сказали больше ни слова и, возвратившись назад, передали слышанное претору. С этого времени римляне стали наблюдать за Гиеронимом и остерегаться его как врага» (Полибий, VII, 3, 2–9).

После открытого разрыва с Римом Гиероним отправил посольство уже в Карфаген для выработки союзного договора. Условия, которые тут же утвердили без особых споров, были следующими: пунийцы обязались помогать Гиерониму на суше и на море, а после изгнания римлян Сицилия должна быть поделена между союзниками по реке Гимере. Тем временем остававшиеся в Сиракузах Гиппократ и Эпикид сумели подчинить Гиеронима своему влиянию и умелой лестью добились того, что юноша всерьез уверился в собственном величии и отправил в Карфаген новое посольство с требованием уступки Сиракузам уже всей Сицилии. Карфагеняне с легкостью пошли и на это, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько серьезно можно воспринимать своего нового союзника и его запросы. Обещать они могли что угодно, лишь бы Сиракузы вновь не перешли на сторону римлян. Вместе с тем в Карфагене понимали, что необходимо как можно скорее развить достигнутый успех, и начали снаряжать в Сицилию экспедиционный корпус и флот (Полибий, VII, 4; Ливий, XXIV, 6, 7–9).

Узнав об этом, римляне вновь попытались убедить Гиеронима не нарушать прежних союзнических обязательств. По-видимому, тот все еще сомневался в своем выборе и созвал совет для обсуждения дальнейших действий. Большинство от страха ничего не решалось предложить, но присутствовавшие коринфянин Аристомах, спартанец Дамипп и фессалиец Автоной (Полибий явно не без удовольствия подчеркивает их эллинское происхождение в отличие от трусливых сиракузян) советовали остаться верными Риму. Однако Гиероним прислушался к мнению Адранодора и Гиппократа с Эпикидом, которые напомнили ему, что только в союзе с Карфагеном он может рассчитывать получить власть надо всем островом. Впрочем, Гиероним и теперь еще попытался не упустить окончательно шанс примирения с римлянами и предложил послам союз на таких условиях: пусть ему вернут все золото, продовольствие и прочие дары, которые Рим в свое время получил от Гиерона, и признают за Сиракузами территорию Сицилии, ограниченную рекой Гимерой, практически половину острова (Полибий, VII, 5). Однако, даже если бы римляне не считали такие требования слишком унизительными для себя, все равно выполнить их было технически невозможно. Война стала неизбежной, и в Сиракузах начали активно к ней готовиться.