Мадам Тэйра, конечно, беспокоила только миссия с камнем, пусть она и молчала об этом. Мое сердце снова кольнуло неприятное ощущение, что меня используют. Вежливо откланявшись, я вышла из-за стола.

В саду под ивами дурные предчувствия захлестнули меня с еще большей силой. Я достала рубин из мешочка. Все такой же, с разросшимся черным пятном и сетью трещинок в центре, будто красное ноябрьское яблоко с громадной червоточиной.

Я стиснула зубы: мой род, маман, Моник, ее малыши, Этьен, даже его крохи-сестры, все зависят от этого проклятого камня! Почему? И впервые мою душу охватили сомнения – отчего же судьба других семьей протекает как-то сама собой, без магических рубинов? А наша связана с ним? Правда ли это? Хотелось размахнуться и швырнуть камень в траву.

Кто-то коснулся моего предплечья. Я обернулась. Быстро же пришла за мной старуха.

– Я тебе добра желаю, Абели, – сказала мадам Тэйра, заметив неладное в моем взгляде. – Не обижайся на старуху. Помни, прав у жены немного, а Этьен слишком молод и горяч, чтобы распоряжаться вашими жизнями разумно. Пусть мудрости наберется, хоть на грамм больше, а все польза. Замужество, девочка моя, – это не только поцелуи и плотские утехи. Это всю жизнь вместе, что бы ни случилось, в горе и в радости.

– Знаю, – буркнула я.

– Ничего ты не знаешь! К замужеству готовой надо быть. К тому же богатая невеста куда лучше, чем сиротка-бесприданница. Разве только ты хочешь оплеухи получать от свекрови и пресмыкаться…

– Не хочу! Но ведь мы уже провели ночь вместе, – хмурилась я. – Я люблю его. И он поклялся. Как же теперь жить невенчанными? Что люди скажут?

– Да ничего не скажут, потому как не узнают. Любите – так любите! Любовь от кольца на пальце крепче не станет. А вот от ссор домашних и испорченного настроения запросто увянет, что тот цветок, если его поливать не чистой водицей, а вином перебродившим.

– Странные вы вещи говорите, бабушка.

– А ты поживи с моё, – хитро прищурилась мадам Тэйра. – Коли чувства сильные, настоящие, за год не выветрятся, только крепче станут. И вот еще что: ты, я гляжу, о старшем Годфруа, чернокнижнике, уже и думать забыла. А зря.

Я встревожилась:

– Думаете, он еще вернется?

– Ты его силу забрала, – цокнула языком старушка, – а такие, как он, подобного не прощают.

* * *

Из спускающихся до земли, будто занавес, ветвей ивы показалась голова Этьена:

– Вот вы где! А я уже решил, что мою невесту украли.

При виде его улыбающегося лица в моем сердце потеплело. Этьен раздвинул руками гибкие ветви и тотчас потянулся ко мне.

– Ах, Тити, ах, разбойник, – рассмеялась мадам Тэйра, – и минуты не можешь, чтобы не обниматься.

Этьен закатил глаза и с уморительной гримасой захрипел:

– Умира-а-аю без объятий, – фальшиво трясущимися руками он добрался до моей талии, тут же схватил и приободрился: – Видите? Дотронулся и ожил.

Я спрятала рубин и смущенно захихикала, прикрывая рот:

– Этьен, не стоит при всех.

– Как это не стоит? Ты – моя невеста! И пусть все обзавидуются, – просиял Этьен. – Кстати, заметила, что Марешаль за завтраком сидел как сыч? Еле поздравление из себя выдавил. Ревнует.

– Пустое, Этьен! Он не имеет ко мне никаких притязаний, – возразила я, не до конца уверенная в своих словах. – Огюстен просто милейший человек, всегда готовый помочь.

– Мне до сих пор чертовски интересно, зачем этот милейший человек в Париж за тобой тащится. Как, по-моему, так за тобой. Прилип, словно репей к хвосту лошади, – заметил Этьен, прижимая меня к себе еще сильнее.

Мадам Тэйра хмыкнула:

– Ай-яй-яй, вот кто у нас ревнует! А у Огюстена свои дела в Париже.

– Какие? – не унимался Этьен.

– Коммерческие, – скорчила хитрую мордочку старушка. – Разве ты не знаешь, Тити, любопытство погубило кошку.

– Вот еще! – выпятил губу он. – А что Марешаль ревнует, это как пить дать. Иначе с чего бы он поплелся в таверну в Тоннэре, когда и тут гостю наливают, не скупясь?

– Тебе не понять, – сказала мадам Тэйра и направилась к дому.

Мы остались одни.

– Этьен, – я приникла к нему, – не хочу ждать свадьбы целый год.

– Подумаешь – год! Как раз успеешь себе платье сшить, знаешь, такое с вышивкой и кружевами. Самое красивое на свете! Говорят, невеста сама должна платье подготовить, иначе быть беде, – он поднял пальцами мой подбородок и посмотрел в глаза, лукавый, как дьяволенок. – И, в конце концов, должны же мы хоть в чем-то уступить старшим?

– Не хочу.

– О-ля-ля, маленькая капризка! – пожурил он и тут же прильнул губами к моему рту.

Пожалуй, лучшего способа убедить меня не существовало, ибо тотчас и мысли мои, и возражения улетучились, растаяли в блаженстве розового облака.

Когда Этьен отпрянул, я распахнула ресницы, счастливая, ошалевшая и снова смущенная донельзя. Чувства настолько переполняли меня, что едва любимый расцепил объятия, я тут же сорвалась с места и побежала по саду, мимо яблонь и розовых кустов, малинника, грядок с клубникой и уже отцветшей сирени.

– Стой! Куда же ты? – смеялся Этьен вдогонку. – Абели!

У маленького прудика он поймал меня и усадил на зеленый берег.

– Ты почему убегала? – спросил Этьен.

– Не знаю, – призналась я. – Слишком уж было хорошо…

Этьен расхохотался заливисто:

– Глупышка!

И я рассмеялась тоже. Мы повалились в мягкую траву, тыча друг в друга пальцами и хохоча так громко, что спугнули уток и гусей на другом бережке. Те захлопали возмущенно крыльями, вызывая у нас новые взрывы смеха. Наконец мы устали смеяться. Этьен уставился на проплывающие в небе облака, закусив травинку.

– А скажи, – присела я над ним, – как ты понял, что можешь целить?

– Никак. Просто взял Клодин и думал, как помочь, что хочу помочь. Черт побери, не ожидал, что в ладони все польется кипятком. В первую секунду решил, что с ума схожу.

Я понимающе кивнула:

– А ты теперь тоже чужие боли чувствуешь?

– Боли? – подумал Этьен и отрицательно махнул головой: – Нет, только когда эта дрянь в руки впитываться стала.

– Везет, – вздохнула я, – а я без золотого кокона не могу среди людей находиться. Все чем-то да больны. А порой когда уж слишком сильные чувства людей одолевают, я их тоже ловлю, не только боль.

– Бедная моя, – Тити взял меня за руку.

– Нет, теперь я богатая, у меня же есть ты, – вздохнула я, замирая от прикосновений его пальцев. – Так не хочется ехать в Париж, хоть и надо…

– Ты мое мнение знаешь.