– Это опасно, – проговорила я, чуть не плача. – Не езжай.

– Да, это опасно. Возможно, это ловушка, но нельзя исключать и то, что савойскому королевскому лекарю вправду не нужен дом в захудалом городишке, – задумчиво сказал Этьен. – Дарственную можно забрать сейчас, а вернуться в Перуж матушка сможет потом, когда точно будет ясно, что отец и вправду уехал.

– Конечно, сыночек. Ты прав, так и поступим, но дарственную забрать скорее надо.

– Угу, три месяца – небольшой срок, – согласился Тити. – Поэтому я обязан проверить.

– Нет, Этьен, мы без него счастливы, – продолжала я его умолять, и показала рукой на остатки пира на столе: – Разве не видишь, твоя семья и без того не нуждается?

Мадам Рашаль и Нетта зыркнули волчицами. А Этьен ласково погладил меня по щеке:

– Не бойся, Абели, я буду осторожен. Мне есть что терять.

Он решительно встал со скамьи, взглянул на мать и сестер:

– Имейте в виду: все может быть совсем не так. Но я поеду. Завтра оформим документы, ведь есть же в Тоннэре нотариус?

Слезы налились в моих глазах. Хотелось закричать на него, затопать – он оставляет меня ради них? А как же я? Как же он? Ведь от чернокнижника можно ждать чего угодно! Дыхание перехватило от дурных предчувствий. Вдруг кто-то взял меня под локоть.

– Абели, успокойся, детка, – шепнул старческий голос, – так будет лучше.

И я не выдержала, взвилась и крикнула не своим голосом:

– Кому?!!!

Рассвет показался мне отвратительным. Ночь я провела в невеселых размышлениях, нервно стуча пальцами по подоконнику и меряя шагами крошечную спальню. Я была сердита на Этьена и совершенно взвинчена. А он так и не явился ни с извинениями, ни с поцелуями. И как, интересно, ему спалось после нашей ссоры?

Зато в полночь юркнула ко мне в комнату мадам Тэйра, напомнив пронырливую крысу:

– С первым лучом солнца отправляемся в Париж, – заявила она и, словно я перечила, начала уговаривать: – Надо ехать, надо ехать, девонька. Не сердись, и не устраивай капризы. Иначе пропустим алхимика. И с камнем все пропало. Я точно знаю. Вот разберемся с рубином, и больше ни в чем тебя неволить не стану. Даже мать Этьена со свадьбой вокруг пальца обведем, если тебе невтерпеж будет.

– Вы мне что-то недоговариваете, – хмуро заметила я. – Что?

– Бог с тобой, Абели! – всплеснула та ручонками. – Зачем мне врать? Думаешь, мне что-то надо?

– Думаю, – я скрестила руки на груди.

– Да что мне в жизни осталось, кроме пары-тройки недель на солнышке погреться? Посмотри на меня!

Я взглянула. Пожалуй, на вид она уже могла покоиться в еловом гробу. Еще пару столетий назад.

– Вот видишь? – забормотала мадам Тэйра: – Мне бы только почить со спокойной душой, зная, что все хорошо с вами, дети. А ведь вы все мои детки: и старые, и младенцы. От меня-то пошли. Сколько вас – по пальцам не пересчитать! Разве ж можно на вас рукой махнуть? – покачала головой мадам Тэйра. – Я вот не могу.

– Только ли это вас волнует?

– Только. Лопни мои глаза! – хлопнула редкими ресницами старушенция и размашисто перекрестилась.

Я усмехнулась: то-то было бы зрелище, если б ее глаза лопнули… А затем устало кивнула:

– Утром так утром.

По правде говоря, я никак не могла отойти от того, как жестко Этьен пресек все мои возражения во время праздника. Я уже и забыла, что он бывает грубым. Настолько грубым. Пьяный Огюстен даже порывался вызвать его на дуэль, сочтя воспитательную речь Тити за оскорбление моей чести. Я же только опешила.

И пусть мне больше хотелось, чтобы Этьен получил легкую рану от руки великана, чем сгинул по воле чернокнижника, но я посчитала, что такой выход из положения ниже моего достоинства. В упрямстве Этьен не уступал своему отцу: если что-то решил – проще убить, чем остановить.

«И обо мне он совсем не думает! – обиженно кусала я губы. – Хорош жених!»

Будто не было жарких объятий весь день и нежных клятв ночью. Будто можно любить с розовым цветком в груди, а затем орать по-хамски! Лишь бы порадовать эту глупую курицу, его матушку, ненасытную в своей крестьянской жадности. Говорят, у кого нет пшеницы, тот рад и гороху. А этой подавай и пшеницы, и гороху, да побольше, побольше! Кашалотина маргидонская!

Судя по тому, что рассказал Себастьен, чернокнижнику терять нечего, значит, и пределов его мести быть не может. А Этьен готов полезть в пасть к дракону. Зачем?

От этих мыслей меня накрывало дрожью, и сон не шел. Лишь когда холодная желтизна разлилась по утреннему небу, в окно кто-то поскребся. За стеклом я увидела виноватое лицо Этьена. Он постучал еще раз, сделав умильную гримасу, достойную раскаявшегося щенка, что сжевал давеча любимую туфлю хозяйки. Ничуть не улыбнувшись, я все же распахнула створку:

– Милостивому государю неведомо, что существуют двери?

– Все равно ночь просидел под твоим окном. Так быстрее.

Этьен спрыгнул в комнату, виновато улыбнулся и тут же потянулся ко мне. Я отпрянула:

– Ну, уж нет. И не думай, что я стану сносить твои грубости и принимать их как должное.

– Прости меня, я дурак. Я привык…

– А я – нет. Изволь быть вежливым со мной всегда или я пожалею об обещаниях, которые дала тебе.

– Даже так? – он был сбит с толку. – А как, скажи на милость, можно было унять твою истерику? Подумаешь, всего лишь слова…

– Слова порой бьют больнее хлыста.

– Сразу видно, что хлыстом тебя не били, – нахмурился Этьен. – Отец мою мать…

– Мне ничуть не интересно то, какие отношения были у твоих родителей! – вспылила я. – И если ты просто подумаешь о том, чтобы ударить меня, если замахнешься хотя бы пальцем, я смогу ответить, поверь. Ведь я ведьма, помнишь? Но после я уже не смогу тебя любить.

– Шу-у, шу-у, – пытаясь меня успокоить, Этьен провел ладонью сверху вниз, как перед норовистой лошадью. – Я ни за что на свете не причиню тебе вреда. И в мыслях не было. Не хотел тебя обижать, так что, прости, если обидел. Правда, прости.

По лицу Тити было видно, что он искренне сожалеет о нашей размолвке. Я вздохнула. Гневаться на него не было сил. Этьен осторожно взял меня за руки, явно опасаясь, что я начну вырываться.

– Но Абели, милая моя, ты не должна решать за меня. Никогда, – сказал он твердо. – Принимать решения – мужское дело. И за женскую юбку прятаться не стану.

– Я боюсь за тебя, глупый, и не могу потакать безумству. – Я подняла на него глаза. – Ты вообще меня любишь?

– Люблю. И ты должна доверять мне.

– Твой отец слишком хитер.

– А я – его сын, и тоже не башмак с ушами, – рассмеялся Этьен настолько обезоруживающе, что коварно вырвал у меня ответную улыбку. – Заодно освобожу твое любимое привидение, если в дом попаду.