дать ему такую возможность, честь так много значит для него. Но теперь уж – к черту обоих. Если и есть в этой жизни правда, она такова – если ты слаб, победить тебе не дано; самое большее, на что тебя хватит, – чинить врагу мелкие пакости какое-то время.

Я стоял на причале и смотрел на заход кораблей, прокручивая в уме список людей, которых намеревался спасти любой ценой. Айхма, Труха. Артавасдус – если возьмется за протянутую руку. Арраск и Бронеллий – хотя обе Темы уж давно разонравились мне. И не следует забывать бедного Фаустина, который всегда делал все возможное, чтобы быть моим другом, хотя и мои, и его потуги в конечном счете не стоили и гроша. Никто другой не шел мне в голову. Наверное, я кого-то забыл, как всегда, и корил бы себя позже, когда этот кто-то был бы уже мертв. Что мне, конечно, следовало сделать, так это обзавестись вдумчиво составленным списком. Теперь уже слишком поздно. Ну что ж.

Первая шеренга судов – дюжина – миновала линию, где должна была протянуться цепь, если б нам свезло ее поднять. Даже если произойдет какое-то чудо и эта бронзовая хрень вылетит из воды разъяренным змием, солдат с этих двенадцати кораблей хватит, чтобы перебить всех в порту. Игра окончена – и да простит меня Бог, но у меня отлегло от сердца, едва я это понял.

Загрохотали якорные цепи. Ударились о воду первые лодки. Я устремил взгляд на самую ближнюю – которая причалит первой. Гребцы пока стояли ко мне спиной, а я репетировал свою речь. Пощадите меня, я Орхан, друг Огуза. Эти слова я повторял про себя вновь и вновь.

41

Вы, наверное, догадались, как много в этом повествовании ненадежных частей.

«Уж больно этот парень хорош в своей истории – и язык у него подвешен на зависть, он умен, изворотлив как угорь, слишком владеющий ситуацией, чтобы это было достоверно, и всегда у него в рукаве какая-то хитрость и нужные слова. Что ж, мне плевать. Это моя история, и если я хочу показаться настолько крутым, насколько это возможно, почему нет? Через сто или тысячу лет кто будет знать, как оно было на самом деле? Я сделал, что мог, и никто особенно не потрудился меня поблагодарить тогда. Я потрудился все это записать и сохранить, чтобы деяния и страдания и т. д… По трудам и честь.

Так или иначе – даже мне наглости не хватит обвести тебя вокруг пальца сейчас, в этот самый момент, перед лицом кораблей, с которых вот-вот на берег сойдут силы врага – и убьют всех, за кого я сражался. Я не стану выставлять себя в выгодном героическом свете, не обыграю все так, чтобы ты подумал обо мне хорошо. Только представьте, как я стою на причале, готовый совершить предательство в обмен на собственную никчемную шкуру, – и не смейте, заклинаю, не смейте меня в этот момент жалеть.

42

Лодка стукнулась о каменный причал, и из нее выбрался человек в красной тунике, с блестящим шлемом на голове. Я уставился на него. У него была синяя кожа.

Он огляделся, затем подошел ко мне.

– Где все? – спросил он. – Ты кто такой, черт возьми?

– Я Орхан, – представился я, – а ты кто?

Он вздохнул.

– Кто в Городе главный? Приведи мне его.

– Это я.

Он смерил меня полным презрения взглядом человека усталого и занятого.

– Я – хочу – пообщаться – с главным, – медленно произнес он. – Понимаешь?

– Я Орхан, – повторил я. – Полковник Имперских инженерных войск. А ты кто такой?

Он открыл было рот, потом – снова закрыл. Вспомнил, наверное, что есть такой млеколицый в Городе, которому доверили инженерные войска, – и куда только катится мир?

– Адмирал Ауксин, Шестой флот. Бога ради, возьми себя в руки. Что с тобой такое?

43

Я просто плакал. Навзрыд. Слезы катились по моему лицу каким-то нескончаемым безумным потоком, и мне это самому не нравилось. Кое-как я отчитался перед Ауксином – самым суконным военным языком, на какой только был способен. И когда весь запас слов и сил исчерпался, я просто застыл на причале как аршин проглотив.

Ауксин окинул меня внимательным взглядом.

– Значит, Великая Печать у тебя, – уточнил он.

Я достал регалию из кармана и протянул ему. Он чуть вздрогнул, как если б от нее скверно пахло.

– Боже милосердный, – только и вырвалось у него. Потом, думаю, Ауксин вспомнил о том, что является адмиралом Имперского флота, и взял себя в руки.

– Город подвергся нападению? – спросил он.

Я сначала просто кивнул, а потом – счел нужным пояснить:

– На него нападают прямо сейчас. Силы врага пытаются прорваться за стену.

Еще один кивок. Я видел, как Ауксин пытается решить, верить мне или нет.

– На моих кораблях девять тысяч солдат, – сказал он, помолчал немного, после чего спросил: – Нужно ли?..

Я вспомнил, что являюсь фактическим главнокомандующим, и ответил:

– Да.

– Отлично. – Ауксин мгновенно преобразился, как боги в легендах: вместо усталого мужчины средних лет в красной накидке передо мной стоял огненный столп. Тут же, по первому зову, рядом с ним материализовались младшие офицеры штаба. Он рявкнул приказ, они повернулись и побежали. Позади него я видел швартующиеся корабли. Ну вот и все. За дело взялся настоящий профи. Мне только и оставалось, что уйти.

– Куда это ты собрался? – окликнул меня адмирал.

Странный вопрос.

– Я тебе нужен? – спросил я, обернувшись.

– Вы командир, – грозно пробасил Ауксин. – Разве не это вы мне только что сказали?

Тупой млеколицый, наверняка подумал он, но вслух не сказал.

– Ты – старший офицер. На кораблях – твои люди.

– Это так не работает. – Он был на волосок от того, чтобы потерять самообладание. – Вы что, не понимаете цепь командования?

Слишком много для одного дня.

– Не понимаю, – сказал я. – Я строю мосты.

Пока я шагал прочь, он что-то орал мне вслед, но я не остановился.

44

Мне сказали, что осада повисла на волоске. Конечно, моряки Ауксина переломили ход событий и худо-бедно спасли положение, но не раньше, чем враг сокрушил эхменской буровой машиной пятьдесят ярдов Северной стены, прорвался внутрь и захватил контроль над половиной Старого города. На защиту Сенного рынка были брошены огромные силы. Синих перебили всех до единого; Зеленых постигла бы ровно та же участь, не вмешайся с контратакой Ауксин. Объединенными