усилиями врага удалось загнать на Ипподром, и, как только ворота были закрыты снаружи, адмирал приказал своим людям поджечь комплекс. Уж много лет нам твердили о том, что Ипподром – смертельная западня, ждущая своего часа катастрофа скорого приготовления: изобилие старых деревянных скамей и половиц, брезентовые навесы, пристройки из шпона, держащиеся на одних только хлипких гвоздях, потертых канатах и добром слове. Твердили – и не обманывали: полыхало так, что страшно было смотреть. Пара сотен рассредоточившихся по городу солдат противника попытались сдаться, но Зеленые вырезали их прежде, чем люди Ауксина смогли помешать им.

Излишне говорить, что я держался подальше от сражений, хоть адмирал и настаивал, чтобы на важные встречи я являлся лично. Я представил его Нико (Аустин назвал встречу «организованной передачей командования», и я понимал, к чему он клонит). Нико был рад его видеть – это еще мягко сказано: его будто вознесли в небеса на огненной колеснице и усадили по правую руку от Бога. Ну еще бы – наконец-то настоящий военный. Оставив голубков ворковать, я улизнул через Колокольный двор, миновал несколько переулков и свернул в направлении Нижнего города.

Именно там в меня и угодила эта дурацкая стрела.

45

Чудовищная неудача – таков был общий вердикт. Надо думать, шальной выстрел с башни Северных ворот, где почти уже подошла к концу зачистка последней из вражеских штурмовых бригад. И угораздило же эту стрелу попасть мне прямо в живот. Я схлопотал заражение крови – так это называют врачи. От такого, как меня заверили, люди иногда оправляются, встают на ноги – так что, пока теплится жизнь – остается надежда.

46

К тому времени как я пришел в себя, атака уже закончилась. Ауксин разбудил меня. Ему нужна была Печать и подпись на клочке бумаги, чтобы подтвердить свои полномочия, – пришлось поднять мою руку за запястье и поводить ею туда-сюда.

Было больно. Чтобы как-то отвлечься, последние четыре дня я провел, надиктовывая эту историю. Много людей порывалось повидать меня, но в дверях их встречал Лисимах и никого не пускал. Я и сам не хотел никого видеть – вдруг это будет последний раз. Айхма закатила настоящую истерику, требуя аудиенции, и тогда Лисимах влепил ей пощечину и вытолкал взашей. Умирать и так страшно. Я не мог столкнуться еще и с этим.

Мне пришла передача от Огуза. Думаю, он пока не слышал, что меня подстрелили. Нам удалось сохранить все в секрете (по крайней мере, пока), что в условиях Города если не чудо, то близко к тому.

Он передал мне в подарок книгу в довольно необычном переплете. Сперва я решил, что он из обычной кожи, на которой оставили шерсть. Но эти волоски, урезанные на длину примерно в полтора дюйма, были золотистыми. Книга обтянута человеческим скальпом с подстриженными волосами. Это был «Путеводитель по осадным практикам» Плангина. Всегда хотел его прочесть, но книга была редкой как драконий зуб.

К книге прилагалось письмо:

Огуз – Орхану, с приветствием.

Спасибо за предупреждение. Ты был абсолютно прав насчет моей жены. Ты спас мне жизнь. Прими от меня этот скромный знак благодарности в память о моей жене.

Как ты, наверное, уже знаешь, Шестой флот сумел прорвать блокаду и потопить все мои штурмовые баржи. Обидно, конечно – но в долгосрочной перспективе никакого значения не имеет. Ты, разумеется, сможешь теперь пополнять запасы извне, вербовать и доставлять наемников для охраны стен, взимать дань с тех немногих регионов Империи, что пока еще не пали. Вполне возможно, год или два вы продержитесь. Если ты всерьез считаешь, что продлевать агонию – хорошая идея, то прими мои поздравления.

Ты мой старейший друг и ты спас мне жизнь. Но иногда ты бываешь настоящей занозой в заднице.

Береги себя.

47

Здесь моя история неожиданно подходит к концу. Как и моя жизнь, так что придется вам простить меня за то, что я не связал концы с концами и не дал попрощаться с теми, за чьими приключениями ты следил. Извините, но тут я бессилен. Если каким-то чудом Город уцелеет, то, возможно, уцелеют и официальные записи, и ты сможешь узнать в архиве о бракосочетаниях и датах смерти. В противном же случае – ну, черт возьми… Самое большее, что может сделать человек, подобный мне, – пролить немного света в темноту. Как только свеча начнет жечь мне руку, мне придется ее задуть. Кроме того, я ведь никакой не историк, я инженер.

Бедному многострадальному клерку до смерти надоел звук моего голоса, поэтому я буду краток. Это разочаровывающая история Орхана, сына Сийи Доктуса Феликса Преклариссимуса – изложенная, чтобы деяния и страдания великих людей никогда не были забыты. И поэтому я посылаю ее тебе, Огуз. В конце концов, когда работа твоя будет закончена, не останется ни одного робура, способного прочесть или сохранить ее. Когда черви унаследуют землю, они, возможно, захотят когда-нибудь, чтобы кто-то им напомнил о последнем предсмертном стоне львов. Кроме того, после всех неприятностей, которые я тебе причинил, я думаю, что должен тебе подарок на память. К сожалению, это все, что у меня осталось. Приношу свои извинения за то, что встал у тебя на пути, спутал карты, стал помехой. Так друзья не поступают – но, хотя тебе и трудно, быть может, в это поверить, я все еще твой друг. Очень жаль, что я позволил себя убить. С моей стороны это было в высшей степени неразумно.

Мне правда очень жаль. Но на этом всё.

Прощай.

Послесловие Гильдии переводчиков

Оподлинности и авторстве сего Документа жаркие споры ведутся не первый век, и нет смысла перечислять здесь противоречивые и подчас неубедительные аргументы всех тех академических фракций, что в разное время были вовлечены в обсуждение. Любая из версий может оказаться правдивой. Возможно, перед нами – аутентичное свидетельство военного чина, осуществлявшего оборону уничтоженного города Р.; с равным успехом это может быть и подделка времен Реставрации, созданная с целью продвижения спорной повестки Фонда по «обелению» контрреволюционной коалиции. Возможно, ближе всего к истине ироничная версия Кембера, расценивающего содержание рукописи как аллегорию метафизико-алхимического толка, вовсе не подкрепленную фактами истории.

Текст в его изначальном виде отмечен рядом серьезных проблем – несоответствия, возможная утрата существенных и значимых фрагментов, вопросы к достоверности героя-повествователя. Недавно историки попытались связать фигуру Орхана из «Комментариев» с личностью военного инженера Ориона Перегрина, приводя