– Давай! За ним! – скомандовала Аллегра, будто мы преследовали опасного преступника.

По узкой, грязной и довольно вонючей дорожке вслед за котом мы вышли к помойке. Там, забившись в щель между мусорным контейнером и кривым дощатым сараем, сидела Алла Борисовна. Не певица, конечно, а доставшаяся мне по наследству рыжая кошка Алла, названная так тетей Мартой в честь любимой исполнительницы.

– Ой, радость-то какая! – заверещала Аллегра. – Нашли!

Хозяин двора еще раз обтерся о мою ногу, просочился в щель между досками и скрылся с глаз.

На Аллочку Борисовну было больно смотреть. Бедняга вся промокла и мелко дрожала. Я пожалела, что не купила несколько пакетиков корма. Я подняла кошку на руки и прижала ее к себе, на что та отозвалась оглушительным благодарным мурчанием.

– Как ты сюда попала, рыжая дурочка?

Алла Борисовна никогда не отличалась особой сообразительностью и заблудиться умудрялась даже в подъезде, если выбегала туда случайно. Не иначе как сам Меркабур ее привел. Мое внимание привлек знакомый пакет, валявшийся возле контейнера. Из него вывалился мусор, разноцветные клочки бумаги мокли в луже.

Благодарить Аркадия или уши ему открутить? Я же велела все это сжечь! А он что, спалил селедку?!

– Если бы он все исполнил в точности, не видать бы тебе больше Аллы Борисовны, – заметила Аллегра. – А так она в целости и сохранности!

По поводу истинности последнего замечания я пока сомневалась. Вот ведь бедолага! То пожар, то под дождь на улицу выгнали. Или она сама убежала?

Я вернулась в квартиру Аркадия и откопала в шкафу чистое полотенце. Когда принялась вытирать жалкое кошачье тело, вымокшее до последней шерстинки, руки нащупали что-то необычное. На спине и на шее у кошки был натянут тонкий ремешок, вроде шлейки. Под густой длинной шерстью, даже мокрой, его трудно было заметить. С помощью шлейки к кошачьему животу крепился прочно заклеенный пакет.

Когда я освободила Аллу Борисовну от ее ноши, она издала радостное «Мяу!» и принялась вылизываться. В пакете обнаружился плотный конверт и записка, в которой маминым почерком было написано: «Это приглашение от Серафима. Ты можешь доверять ему больше, чем мне. Пожалуйста, ничего не предпринимай, пока не увидишься с ним».

Я улыбнулась. Мама в порядке!

– Ура! – заверещала Аллегра. – А что за Серафим?

– А это мы сейчас узнаем.

Я налила кошке в блюдце сливок, устроилась на диване и достала из конверта плотную карточку. Если бы не мамина записка, я бы точно решила, что эта открытка тоже из Старой Кошарни.

– Красотутень! – оценила Аллегра. – С механикой!

– Ехали медведи на велосипеде, – пробормотала я.

Вообще-то на велосипеде ехал маленький чайник.

А велосипед был старинный – переднее колесо в пять раз больше заднего. В центре переднего колеса, там, где должны быть педали, сиял красный камешек. Велосипед катился по странице из англо-русского словаря, а чайник то ли стоял на сиденье, то ли держался за зонтик, свисающий с облачка в верхней части открытки. Левую часть карточки занимал тэг, выкрашенный краской под медь и заполненный множеством деталей из желтоватого металла: там была и мельница, и дерево, и кошка, и несколько шестеренок, соединенных цепью. В правой части открытки два серебристых указателя в виде рук показывали пальцами в разные стороны, а под ними приютились вокзальные часы. На той руке, что показывала вправо, было написано:

а на второй, смотрящей налево, буквы помельче сообщали:

Я перевернула карточку и прочла с обратной стороны:

Софья

3 июня, через полчаса будет пять, время пить чай

Меркабур

– Пална, ты куда меня тащишь? Мне кажется, нам в другую сторону. Я сейчас разберусь.

Илья перетаптывается с ноги на ногу, уткнувшись в экран коммуникатора. Он занимается разработкой аналога gps-навигатора для Меркабура. Во всяком случае, думает так. Я уж ему не говорю, что с таким же успехом можно составлять прогнозы женского настроения. Мы стоим на весенней улице города, которого никогда не существовало. Сначала я думала, что это – меркабурская копия Парижа, потому что первое, что бросается мне в глаза, – Эйфелева башня, возвышающаяся над крышами. Но стоит повернуть голову, и с другой стороны можно разглядеть затейливые башенки Саграда Фамилья, а где-то позади нас Пизанская башня делает вид, что сняла шляпу и кланяется городу. На деревьях только-только появились почки, пробивается на газонах первая робкая трава, воздух наполнен весенней свежестью, откуда-то тянет жареными каштанами и орешками, птицы ведут свои разговоры чинно, но радостно, держат хвост трубой гладкие, упитанные коты, а облака на ярком небе такие же аккуратные и ровные, как уложенная на тротуаре плитка.

Прямо перед нами стоит красочный рекламный столбик, укрытый черепичной крышей. Поверх афиш и плакатов в стиле арт-нуво к середине столбика прилеплена газета под заголовком «Tea Time». Как я ни силюсь, не могу прочесть в ней ни строчки. Жирная черная стрелка внизу газеты показывает куда-то за угол. Да это же просто указатель!

Я тяну Илью за рукав, мы сворачиваем и упираемся в чудо архитектуры. Среди уютных разноцветных домиков, какие можно встретить где-нибудь в альпийской деревушке, возвышается причудливое строение с тремя башнями, балкончиками, лесенками и окошками, совершенно не похожими друг на друга. Каждую стену можно изучать как отдельное произведение искусства: за участком кирпичной кладки следует замысловатый рисунок из разнокалиберной плитки, который переходит в пестрые витражи и заканчивается резными деревянными узорами. Все балкончики выкрашены в яркие цвета. Кажется, что к этому сооружению приложил руку сам Хундертвассер[23].

Три башни располагаются на разных уровнях. Первую, облицованную мозаикой, венчает круглый полосатый купол радужных цветов, вторая – кирпичная, с остроугольной черной крышей и большими часами, а на крыше третьей башни – из простого дерева – растет раскидистый дуб. Мое внимание сразу привлекают флюгеры. Тот, что со скрипом покачивается на верхушке башни с черной крышей, я уже видела однажды в своей собственной визитке. На хвосте у стрелки – раскрытые ножницы, а посредине красуется кораблик с надутыми парусами. На радужном куполе и флюгер тоже переливчато-разноцветный, в виде бумажного кораблика, а на козырьке крыши с деревом вертится самый легкий кораблик, сделанный из веточек и зеленых листьев. Все три флюгера-кораблика венчают флажки с вырезанной на них буквой «М».