Ничего этого не знали два офицера из управления Джонса. Сесил и Норман ненадолго удалились, чтобы обсудить тактику дальнейших совместных действий, и вскоре вернулись. При свете свечей, поскольку в Гейдельберге не было электричества, разгорелся яростный спор, в котором в основном участвовали Сесил и полковник Лансдейл. В два часа ночи, когда участники встречи разошлись по комнатам, стало ясно, что победила американская сторона. Перрин и Уэлш, к сожалению, не могли объяснить коллегам, почему они вынуждены так поступить. Когда 28 апреля Перрин и остальные участники миссии вылетели в Лондон, в самолете царила более чем напряженная атмосфера. Норману и Сесилу казался ужасным конец работы миссии, на которую возлагалось так много надежд.

Через несколько дней в присутствии заместителя руководителя разведывательной службы Великобритании состоялась встреча, в ходе которой был выражен протест офицеров британской разведки во главе с Джонсом по поводу такого «предательства» интересов их ведомства. Участниками этой встречи, которая проходила в весьма натянутой обстановке, были Джонс и Сесил с одной стороны. Другую сторону представляли Перрин и Уэлш. Неизвестно, был ли заместитель информирован о наличии специальных указаний Андерсона, о которых, конечно, было известно его шефу. Однако и Перрин и Уэлш получили лишь благодарность и самую высокую оценку командования за тот подход, которым они руководствовались во время расследования хода германского атомного проекта. Это было особенно важным с учетом тех деликатных отношений, которые существовали между американцами и англичанами в области атомных исследований.

И все же нельзя сказать, что с той поры в голове Джонса прочно не осела мысль о том, что Уэлш и Перрин искусственно подвели его к той ситуации, когда эти два человека останутся единственным каналом, по которому информация о ядерных исследованиях сможет поступать к руководству Великобритании.

Тем временем допросы немецких ученых продолжались. 29 апреля Багге писал: «Вместе с Вирцем и фон Вайцзеккером вызывали к Гаудсмиту. Основным вопросом было: «Где Дибнер?» Никто не знает».

Одновременно очень тщательно искали Гейзенберга. 1 мая в сети попал Вальтер Герлах, который до этого дня работал в лаборатории физики Мюнхенского университета. 19 апреля ему сообщили, что в СС выписан орден на его арест. Герлаха с его помощником отправили в Баварские Альпы, где они должны были ждать дальнейшего развития событий. Несколько раз он безуспешно пытался связаться с Дибнером по телефону и телеграфу. 22 апреля, в день, когда Гитлер в последний раз обратился к нации с призывом защищать Берлин, Герлаху приказали проехать на машине в Инсбрук и подготовить там здание, где разместится Дибнер и его лаборатория. После трех дней интенсивных поисков в горах, во время которых его один раз даже задерживали как английского шпиона, Герлах, наконец, обнаружил колонну в поселке между Тольцем и Тегернзее. За несколько дней до этого большинство из сопровождавших его эсэсовцев попали в плен к союзникам. Утром 25 апреля Герлах разделил конвой на части и отправил часть людей в Гармиш-Партенкирхен. Сам же, захватив с собой часть урана и тяжелой воды, он вернулся назад в свой институт в Мюнхене. Там он разместил эвакуированный персонал Имперского совета по науке и раздал в виде заработной платы и премий сотрудникам имевшиеся у него полмиллиона марок наличными.

В Мюнхене, казалось, не было никакой войны. Герлах положил полмиллиона марок на свой счет в местном банке. Когда в 1946 году он вернется в Мюнхен из Англии, где был интернирован, деньги будут на месте. Союзники захватили Мюнхен только вечером 30 апреля. В 17.00 на следующий день к Герлаху пришел посетитель, который представился как доктор Бауман из миссии «Alsos». Неожиданно в городе снова выпал снег. Герлах выглядел больным и осунувшимся.

Вскоре задержали и доктора Дибнера, которого нашли в поселке примерно в 30 километрах к юго-востоку от Мюнхена. При себе Дибнер имел 80 тысяч рейхсмарок. На следующий день полковник Паш прибыл в дом профессора Гейзенберга в Урфельде. Гейзенберг молча прошел к ожидавшему его бронированному автомобилю и сел между двумя вооруженными американскими солдатами. Автомобиль в сопровождении двух танков и нескольких пристроившихся сзади джипов двинулся по главной городской улице. Собравшиеся там жители судачили о том, что, наверное, даже самого Сталина так не охраняют. Гейзенберга и Дибнера доставили в новую штаб-квартиру «Alsos» в Гейдельберге.

По мнению американцев, по сравнению с остальными их узниками Дибнер был мрачен, замкнут в себе и не хотел идти ни на какие контакты с ними. Враждебное отношение к Дибнеру со стороны Гейзенберга и его коллег было настолько очевидным, что даже американцы обратили на это внимание. «Их беседы с ним ограничивались односложными замечаниями», – писал Гаудсмит.

2 мая Уинстону Черчиллю доложили о совместной проверке силами англо-американских войск «подозрительных районов близ Штутгарта», а также о находках, которые были сделаны в этих местах: офицерами союзников был изъят практически весь немецкий уран и примерно полторы тонны тяжелой воды. Особенно приятной была весть о пленении немецких ученых и захвате большей части их документов. «Приятно сознавать, – писал лорд Червелл премьер-министру, – что в своих исследованиях они отстали от американцев и от нас по крайней мере на три года». Червелл не уточнил, что, как бы то ни было, немцы завершили большую часть своих теоретических исследований как раз три года назад. Именно эту отметку принято было считать за начало ядерного соревнования между Германией и станами союзников.

В начале 1945 года сотрудничавший с британской разведкой доктор Росбауд в последний раз побывал в лаборатории Манфреда фон Арденне в Лихтерфельде. К тому времени она была полностью восстановлена после бомбежки союзной авиацией два года назад. Великолепный лабораторный комплекс был заново отстроен под землей. Перекрытия были усилены и могли бы выдержать самую интенсивную бомбежку. В лаборатории была установлена самая совершенная для того времени аппаратура, в том числе ускоритель Ван де Граафа, циклотрон и оборудование электромагнитной сепарации. В тот же день Росбауд позвонил Герлаху и рассказал ему об увиденном. Он заявил, что наивный фон Арденне забывает об одном: когда однажды в лабораторию войдут русские, они демонтируют все оборудование и отправят его в Россию. Герлах развил мысль Росбауда, добавив, что русские заберут в Россию и самого фон Арденне. Там он сможет построить себе новую, в десять раз лучшую лабораторию, в которой продолжит работу.

Герлах не очень ошибся в прогнозах. В конце войны русские собрали работавших над урановой программой ученых и многих, лучших из них, включая Бевилогуа, Допеля, Гейба, Герца, Фолмера, Вирца, Германа, фон Арденне, Тиссена, Тимофеева, Риля и Цеммера, отправили в Советский Союз. Большинство из них отправились туда добровольно, за хорошую плату. Русские точно знали, кто из ученых для них ценен, а кто не представляет никакой ценности, поскольку его работы уже успели устареть. Как специалист в области добычи и очистки урана, доктор Риль был просто бесценен для русских. Он проработал над советской ядерной программой десять лет.

Русские быстро поняли, что американцы бомбили Ораниенбург для того, чтобы предприятие компании «Auer» не попало в руки союзников с востока. В сопровождении советских офицеров завод осмотрел Риль, который по их замечаниям понял, что тем известна цель налета американской авиации. Вскоре русские обнаружили, что, несмотря на все договоренности между союзниками, американцы вывезли запасы урана из Штассфурта. Видный советский партийный и государственный деятель, организатор тяжелой, металлургической и оборонной промышленности, соратник И.В. Курчатова по атомному проекту А.П. Завенягин заявил об этом в присутствии работавших с ним немецких специалистов. Все, что удалось получить русским в Ораниенбурге, – было несколько тонн очищенного оксида урана. И все же им удалось захватить предприятие компании «Degussa» по выплавке урана, которое, как известно, было эвакуировано в Штадтилм. Кроме того, представителям Советского Союза достался завод в Рейнсберге. Русским достались и оставшиеся на предприятии пять тонн порошка металлического урана и некоторое количество отправленных туда кубиков урана. С этими запасами, а также с 25 тоннами неочищенного оксида урана и другими соединениями этого вещества, изъятыми со складов компании «Auer», Советский Союз начал работать над собственной атомной бомбой[56].