под него и жестоко впихнула указательный палец глубоко в анус. Теперь он уже сопротивлялся невольно. Она прижала палец к простате и стиснула другую руку. Его эрекция встала на дыбы из скукоженного сна, испуганная и машинальная. Он прекратил бороться и откинулся, осознав ее истинную цель. Она извернулась, не упуская хватки. Теперь она была над ним и налегла всей силой своего блестящего тела на триумфальный изумленный член. Руки схватили его за горло и сжимали, пока она люто билась о него. Мейбридж чувствовал, как напряжение продолжает расти внутри до колоссальных пропорций. Удовольствие побеждало негодование, и он сдался. Перед тем как извергнуться в первый раз, он чувствовал, как ягодицы режет хрупкий край разбитого блюдца. Жозефина не отпускала, а все вгоняла его в пол, царапая тело ссадинами и порезами, пока не истекли полные восемь минут. Тогда она встала, медленно обтекая по дороге через кухню в свою комнату, и тихо прикрыла дверь. Он слышал, как в замке мягко повернулся ключ. Попытался опять встать, собрав остатки гордости и одежды, чтобы прикрыть гениталии, которые до сих пор выглядели удивленными, хотя на сей раз – из-за резкого завершения. Он наконец стянул с руки комок и нашел ключ к побегу. Трясущийся, вывернул пальто правильной стороной, надел и ухромал.

Предъявлять против нее обвинения было совершенно невозможно; его поднимут на смех. Трудно было уже рассказывать об этом Галлу, который смотрел на него, как на идиота. Он привел изумленному доктору отредактированный отчет о ее зверском, животном поведении. Галл его снисходительно успокоил и вызвал одного из медбратьев осмотреть раны. Через шесть часов, когда Мейбридж отдохнул и оправился, Галл послал его обратно в комнаты с двумя самыми дюжими молодчиками в больнице. Его отправка состоится через сорок восемь часов, и ему нужно было вернуть свою собственность и доставить в Ливерпуль вовремя, чтобы успеть на корабль. Он перезарядил «кольт» и крепко сжимал его в кармане, когда они входили на место преступления, – но Жозефина исчезла и прихватила с собой все дорогие камеры и все ценное, что можно было унести. Нетронутым остался лишь его аппарат; он стоял ровно в той же позиции, как когда она в последний раз помещала в него голову. Теперь у Мейбриджа не было времени на разборку.

– Прошу, упакуйте это как можно более аккуратнее.

– Да, конечно, сэр. Но сэр Уильям сказал, что комнаты остаются за вами до следующего визита.

Он сошел с ума? Галл всерьез воображал, что Мейбридж примет очередное его чудовище? Ноги́ его больше не будет в этих комнатах обмана и боли. Фотограф собрал остатки своего имущества и сунул с ними дневник в сундук, который унесли мужчины. Долгое заморское странствие вдруг показалось благословением. В процессе он мог отдохнуть и восстановиться, избавиться от мерзких и кошмарных воспоминаний о последних сутках. Мейбридж запер за собой комнату. Ключи оставил себе. На пути к ожидающему экипажу тянули и звенели швы на ягодицах и спине. Его изобретение работало; теперь необходимо найти функцию для гения этого аппарата.

* * *

Гертруда все реже и реже бывала в доме номер четыре по Кюлер-Бруннен. Без Измаила тот казался одиноким и безынтересным. Она бросила ждать обещанного письма от невидимого хозяина. Сказано было, что с ней свяжутся вновь через год, но прошло почти два, а никакой коммуникации не произошло. Она не знала, игнорировали ее или наказывали; так или иначе, она чувствовала себя бессильной. И посему удалилась в старые комнаты своего семейного дома; родители не обращали никакого внимания на ее похождения, слишком занятые делами города, и она все больше чувствовала себя невидимкой. Даже Муттер большую часть времени смотрел сквозь нее; только Сирена вроде бы получала удовольствие от ее общества и интеллекта.

Впрочем, сегодня она вернулась в этот старый дом, слепо слонялась по нему в дождливое утро, ожидая подругу. Пришло сообщение: циклопа разыскали и доставили в старый рабский барак.

– Какое ужасное место для бедняги, – сказала Сирена Гертруде, когда заехала за ней на автомобиле. Ворота раскрыл Муттер, демонстрируя манеры еще хуже, чем в прошлый раз, и проводил Сирену в приемную со скрипом и кряхтеньем.

– Зачем ты держишь этого мужлана? – спросила она, когда он убрел.

– Он по-своему полезен, – сказала Гертруда, отвлеченная и сосредоточенная на чем-то постороннем. – Это он рассказал мне об Орме, – добавила она рассеянно.

– Откуда ему об этом знать? – спросила ошеломленная Сирена.

– Люди в низах ближе к земле, они обмениваются о нем байками. Они только и говорят о примитивном или призрачном без задней мысли. В их мире нет места философии. Они действуют в тесных стенках факта. Так важность обретают случайные пустяки и истории, как у нас – идеи. Образованные классы отроду не рассказывают истории, не разносят легенды и не изобретают мифологии.

– Вот как? – сказала Сирена, удивляясь и не вполне понимая, почему девушке это интересно или известно. – А как же греки? – спросила она, притянув на помощь притворному интересу осколок забытого образования.

– В точности то же самое. Титаны начинались не более чем с племен туземцев, обмазанных белой грязью, которые скакали у хижин и выкрикивали сказки под шум трещоток, чтобы женщины и дети не выходили.

– М-м, – протянула Сирена.

– Я скажу еще одно: Муттер не доверяет доктору Хоффману еще больше моего – кажется, от чего-то в связи с его сыном.

Сирена совершенно потеряла внимание и порывалась уходить. Момент настал: она наконец могла поблагодарить Измаила и начать их дружбу. У ворот Сирена снова взглянула на Муттера; тот смотрел на мурчащий автомобиль и игнорировал ее интерес. Гертруда повернулась к нему перед уходом с дружеским выражением на лице.

– Сегодня мы вернем домой Измаила, – сказала она доверительно.

Она повернулась к машине, упустив его выражение, которое вдруг перекосилось. Сирена поняла, что ее подруга жестоко ошибается, хоть сколько-нибудь доверяя этому презренному олуху, и решила блюсти его будущее участие внимательнее.

В машине Сирена нашла отстраненность Гертруды раздражающей. Ее пригласили разделить момент, а не игнорировать его.

– Как думаешь, он здоров? Затронута ли его память? – спросила Сирена. – Он провел там долгое время. Возможно, даже не вспомнит меня. Как я ему все расскажу, все объясню?

Гертруда искренне привязалась к новой подруге и черпала немалое удовольствие из ее кипучей энергии, но сейчас та больше напоминала писклявую девицу, фантазирующую о том, с кем никогда не встречалась. Гертруда пыталась смолчать, но упрямство – своевольный советник.

– Знаешь ли, с ним бывает очень трудно; он не такой, как мы, отнюдь.

Сирена замолчала, ожидая дальнейшего, но подруга