– Привет прекрасной даме, – слышит она.

И машинально выпрямляется, напрягшись.

– А-га, – продолжает голос. – Вот так и сиди. Терпеть не могу, видишь ли, делать гадости. А штуковина, которая смотрит тебе в спину, только гадости делать и умеет.

Мона это видит и сидит неподвижно.

– Руки, – небрежно напоминает голос. Звучит так, будто времени у него вагон.

Мона поднимает руки.

Ствол ружья вздергивается вверх.

– А теперь давай. Поднимайся.

Мона встает. И поворачивает голову, чтобы видеть, кто на нее налетел.

Это молодой парень с чеканным лицом, наряженный в шляпу «под ковбоя» – ни один ковбой не напялил бы этот соломенный ужас, – перламутровые пуговки рубахи расстегнуты до пупа, а джинсы такие тесные, что непонятно, как этот тип одолел лестницу. То есть если он поднимался сюда по лестнице. При всей нелепости наряда парень вполне хорош собой, и еще год назад, когда Мона убивала вечера в барах, была бы очень-очень не прочь с таким потанцевать.

– Ну вот, – ухмыляется красавчик. Улыбка выражает полную, бездумную самоуверенность. – Что же это такая милашка делает в подобном месте?

Это решает вопрос. Что-то в его самодовольной усмешке – быть может, незаслуженное чванное бахвальство – вызывает у Моны желание врезать по ней кирпичом.

– Читаю, – сообщает Мона.

– Мне-то в общем все равно, – заявляет парень. – Это такой, знаешь ли, риторический вопрос. Тебе здесь вообще делать нечего. Сюда никому нельзя.

– Кто сказал?

– Сказал… я сказал, вот кто. – Он с сомнением осматривает комнату. – А это… что за чертовщина?

У него удивленный вид – значит, не раз здесь бывал, но ничего такого не видел.

– Что видишь, то и есть, – отвечает Мона.

– Как ты нашла?

– Искала.

– Дерьмо. – Покачав головой, он дергает подбородком в сторону коридора. – Ну и ладно. Пошли.

– Куда?

– Куда я скажу. Не знаю, кой черт тебя сюда привел, но выведу я.

Он отступает от двери и указывает на нее стволом. Мона, так и не опустив рук, медленно выходит. Проходя мимо, оценивает его оружие. Это «Пустынный орел»: тяжеловес среди пистолетов, внушительный, непрактичный и нелепый.

А парень держит его одной рукой. Мона начинает кое-что прикидывать.

Все еще держа ее под прицелом, он проходит в комнату с записями и подбирает ее рюкзачок.

– Что за дерьмовина? – удивляется он, держа на весу розовый мешочек. – Что у тебя в нем, Барби?

И запускает руку внутрь.

– Ого! – Ему попался «Глок». – Боже, это тебе не игрушка.

Просмотрев остальное, он, подмигнув, забрасывает лямку себе на плечо.

– Ну, это интересно. Чертовски интересно. А теперь вперед, – приказывает он. – Прямо по коридору.

Они идут по коридору. Мона вслушивается, подсчитывает его шаги. «Фута четыре», – прикидывает она.

– Ты как сюда попала? – спрашивает красавчик.

– Черным ходом, – отвечает она.

– О, вот как?

– Да. И по лестнице.

– По… лестнице? – Заметно, что парень больше не считает ее слова шуткой. – Тебя как зовут?

– Марта.

Она выбирает имя наугад.

– Черта-с-два. Восьмидесяти тебе не дашь, а это имя для восьмидесятилетней старушки. Говори настоящее.

– Марта, – повторяет Мона. – А тебя?

Он смеется.

– На кой черт ты сюда залезла, Марта?

– Почитать.

Он снова смеется.

– Признаться, ты мне начинаешь нравиться.

– Мистер… что ты собираешься со мной делать?

– Не знаю еще. Пока идем. Потом, наверное, отвезу тебя к одним людям.

– Каким людям?

– К людям, задающим вопросы. И лучше тебе на них отвечать. Понимаешь намек, Марта?

Она молчит.

– Поняла? – напирает он.

– Поняла.

– Это хорошо.

Мона бросает на него взгляд через плечо. Он вышагивает враскачку, вприпрыжку. Абсолютно беззаботное создание, наслаждается игрой, пританцовывает, радуясь добыче.

«Он ничем таким раньше не занимался, – угадывает Мона. – Он совершенно не соображает, что делает». Это не значит, что непременно надо с ним ссориться, но если что, она вполне уверена, что возьмет верх.

– Мистер, я… – начинает она… – Я не собиралась ничего нарушать.

Молчание.

– У меня в бумажнике сотня долларов. Можете взять, если меня отпустите.

Конечно, денег у нее нет. Нет и бумажника. Но его рука немедленно лезет Моне в задний карман – пальцы проникают куда глубже, чем требуется для поисков бумажника. Она невольно ежится, отчего он еще сильнее прихватывает ее за ягодицу.

Убрав руку, он радостно хохочет.

– Фигня собачья. Нет у тебя никакой сотни.

Мона молчит.

– Зато много чего другого есть. Целое богатство.

Мона помалкивает.

– Я сегодня в настроении. Чертовски в хорошем настроении. Но бывает еще лучше. Дошло?

Она не отвечает.

– Ага, смекнула. Тебе есть чем поделиться. А я бы тебя отпустил. Если поделишься. Ясно?

Она слышит приближающиеся шаги. Косится через плечо, ищет взглядом серебристую блесну его нелепой пушки. Парень принимает ее взгляд за знак согласия и придвигается еще ближе.

«Ну вот, – думает Мона, – теперь пора и ссориться».

Не зря ведь в реальной жизни люди держат других под прицелом с расстояния более четырех футов: прежде всего, если противник метнется в сторону, тебе, чтобы попасть в него, придется лишь чуть-чуть сместить прицел. А если он метнется, когда ты стоишь вплотную, придется тебе, как дураку, крутиться чуть не волчком.

Итак, Мона отскакивает назад и влево, почти сразу уходя из зоны обстрела. А поскольку этот придурок держал тяжеленную пушку одной рукой, стоит только ухватить его за запястье и вывернуть ствол вниз, чтобы рукоять выскользнула у него из пальцев, как кусок мыла в душевой.

На мгновенье оба застывают: Мона держит пистолет за ствол, парень тупо таращится на нее, еще не поняв, что случилось.

– Эй… – начинает он.

И тут Мона хлещет его пистолетом.

То ли она так взбудоражена находками в лаборатории, то ли разозлилась, что парень хватал ее за задницу и предлагал оплатить свободу натурой, только бьет она куда сильней, чем стала бы в другой раз. Щека у парня просто лопается. С круглыми глазами он отлетает к стене, кровь льет ручьем. Но, ударив кого-то раз, почему-то всегда хочется добавить, что Мона и делает. Добавляет еще шесть раз, с каждым разом снижая его «индекс привлекательности» на деление от десятки к нулю.