МАЙКЛ ДЕРН: И вы считаете, что вас выделяют. Среди остальных, скажем?

: В смысле, за то, что я, или за то, что я привлекательный?

Молчание.

: Вы очень тактичны, Майкл. Что касается вашего вопроса – да. Я считаю, что меня выделяют. Что я от многого отлучен. Но это еще не все. Город отделяет нас от себя.

МАЙКЛ ДЕРН: Вы считаете, проблемы распространились и на Винк?

: Не конкретно эти проблемы. И внешне проблем нет. Просто… ощущение. Как они на нас смотрят.

МАЙКЛ ДЕРН: Город строился для вашего обеспечения.

: А вы думаете, им это нравится? Я бы и сам злился. В смысле, вы сами видели? У них даже приличного телевидения нет. Единственный канал с программой пятнадцатилетней вроде бы давности. «Уззи и Гарриет» по кругу… Удивляюсь, как еще не пошла волна самоубийств. А главная беда: все мы держим где-то в голове, что городок был задуман как совершенство. Он строился как…

МАЙКЛ ДЕРН: Город будущего.

: Да-да, будущего. Мы кое-что даем городу. Уличные фонари. Энергия. Наши мелкие новшества. Но глубоко-глубоко в душе они сознают, что их город ненастоящий. Выдуманный. Фальшивка. Вроде Лас-Вегаса, только хуже. Лас-Вегас хоть деньги делает.

МАЙКЛ ДЕРН: Почему вы думаете, что эта организация не делает?

: Вот это, пожалуй, хороший вопрос. За наши патенты можно бы лопатой грести, а кто нам скажет? Подозреваю, что мог набрать гору патентов, и когда о них станет известно… Ну, этого не будет, верно?

МАЙКЛ ДЕРН: Не верно. На вас смотрит множество глаз.

: Вы про всех нас?

МАЙКЛ ДЕРН: Да.

: Это пока. Если мы не продвинемся дальше, глаза обратятся на кого-нибудь еще. И финансирование уйдет туда же. Послушайте, я сказал, что хотел сказать. Еще вопросы ко мне есть?

МАЙКЛ ДЕРН: Отношения.

Молчание.

: Да?

МАЙКЛ ДЕРН: Вы состоите с кем-то в отношениях?

Молчание.

: Нет, Майкл, не состою.

В данном случае важно отметить, что обсуждаемое оборудование (линзы для создания устойчивых ссадин, или просто «Линзы») до сих пор более пяти лет функционировало безотказно или без заметных проблем. Лично я ни разу не наблюдал сбоев в их работе и, хотя данные говорят об отказе, имею причины в нем сомневаться. Причины эти я еще изложу ниже. Пока я просил бы всех помнить, что до сих пор в работе линз не наблюдалось ни намека на отклонения, тем более такого масштаба. Короче говоря, я полагаю, что нижеизложенные доводы убедят вас, как уверен я сам, что в данном случае имел место человеческий фактор, а не ошибка прибора, содержания прибора или ввода данных.

Относительно привходящих обстоятельств.

Хотя Стивен Хелм, старший лаборант нашей лаборатории, до сих пор не вызывал нареканий, однако должен отметить, что он с возрастающей частотой выражал некоторые (на мой взгляд, необоснованные) сомнения относительно линз. Напрямую ко мне он никогда не обращался и не сообщал их Майклу Дерну (СА), но его высказывания дошли до меня через Эрика Бинтли и Лауру Альварес – как вам известно, наших основных сотрудников. Я сам отмечал странности в поведении мистера Хелма, однако списал их на обычную лень или нервозность, вполне объяснимую, как мне кажется, нашим уединением и напряженностью работы.

Основным симптомом опасений мистера Хелма было его нежелание входить в испытательную камеру, что, разумеется, препятствовало работе. Каждый раз, когда ему требовалось войти в камеру, мистер Хелм то бесследно исчезал, то оказывался занят важной работой, поглощавшей все его время и силы. В таких случаях нам, руководителю проекта и старшим научным сотрудникам, приходилось исполнять его обязанности, состоящие в настройке, снятии показаний и прочих неквалифицированных работах. Так продолжалось около месяца до происшествия. Считаю себя виноватым в том, что допустил это; мы так долго вместе работали по проекту и настолько сблизились, что несколько отошли от обычных строгостей.

Второго симптома я не могу подтвердить, поскольку ни разу не наблюдал сам. (Полагаю, вы получили соответствующие свидетельства из независимых источников – по крайней мере, надеюсь на это.) Однако в тех редких случаях, когда мистера Хелма убеждали войти в камеру для исполнения его обязанностей, он сторонился пластин. В частности, старался не смотреть на отражающие поверхности. Первым это заметил д-р Бинтли и воспринял это (как я понимаю) с излишним легкомыслием, пошутив насчет тщеславия, случая поправить прическу или проверить, не застряла ли пища между зубами, однако мистер Хелм не поддержал шутки и, как мне говорили, ответил грубостью, поразившей и д-ра Бинтли, и д-ра Альварес. Д-р Альварес позже побеседовала с мистером Хелмом по поводу его выходки, и тот признал, что «совершенно не в своей тарелке» рядом с линзами. О причинах он говорил уклончиво и невнятно, но, признаться, я полагаю, что ему что-то мерещилось при взгляде на линзы. Полагаю даже, он вообразил, что видит в зеркале не себя, а кого-то другого, то есть кого-то, кого перед зеркалом не было.

Разумеется, все это достаточно нелепо. Я, как любой руководитель на моем месте, просил вывести мистера Хелма из числа моих сотрудников. Однако, поскольку несчастный случай с линзами произошел до его уже решенного увольнения, вы должны понять, что я не без причин подозреваю его в случившемся. Не вижу ничего удивительного в том, что не всякий справляется с возложенной на наши плечи ношей, особенно учитывая, каким образом приходится ее нести. Вам наверняка известно, что мы живем одиноко, подчиняясь строгой дисциплине, день ото дня не получая ни откликов, ни особого вознаграждения, и, хотя я и мои сотрудники довольны жизнью в новом поселке, часто нам кажется, что цивилизация осталась в другом мире. Полагаю, так оно и есть.

Следующий вопрос, наиболее тяжелый для меня, касается д-ра Бинтли, которого я всегда считал весьма надежным и достойным уважения ученым (иначе я не включил бы его в свою группу, но, даже по моим меркам, он заслуживает высших похвал), и потому его действия вызывают у меня глубочайшие сожаления. Правда, он никогда не выражал опасений относительно линз и нашей работы при всей досадной недостижимости ее цели, однако имели место два инцидента, наводящие меня на мысль об утрате им связи с реальностью. Я весьма сочувствую д-ру Бинтли и еще раз повторяю, что наша оторванность от мира и характер нашей деятельности являются тяжким испытанием для душевного здоровья. Я испытал это и на себе и вынужден был прибегать к медитациям для облегчения своего состояния, хотя другим этот способ рекомендовать не берусь. И все же не могу полностью освободить его от подозрений.

Первый случай произошел около полугода назад (не могу вспомнить даты), когда мы до позднего вечера задержались в испытательной камере, разбираясь со статистической картиной, не отвечавшей нашим ожиданиям. Мистера Хелма при этом не было – только д-р Бинтли, д-р Альварес и я. Мы с д-ром Альварес ненадолго оставили д-ра Бинтли одного, чтобы прогуляться по кабинетам, размышляя о причинах затруднений, и вернулись, когда пришли к мысли, показавшейся нам плодотворной (рад заметить, что она действительно оказалась весьма плодотворной). Но, подходя к камере, мы услышали возбужденный голос мистера Бинтли. Заглянув внутрь, мы увидели, как он размахивает листками со статистикой и вслух гневно обсуждает результаты, клеймя воображаемых слушателей невеждами, ничего не понимающими в деле (припоминаю, что позже он называл их «они»), притом что он уже четыре часа пытается объяснить, о чем речь. Когда в дверях появилась д-р Альварес, он с удивлением взглянул на нее и спросил, как это мы «так быстро управились» и зачем переоделись. Мы с д-ром Альварес растерянно напомнили ему, что вышли только прогуляться ненадолго и вовсе не переодевались, после чего д-р Бинтли озадаченно уставился на дальнюю стену, словно ожидал кого-то там увидеть. Никого не обнаружив, он как будто встревожился и предпочел на этот вечер закончить работу, что мы сочли очень благоразумным.