Примерно с полчаса ушло на установку и настройку аппаратуры. Занимаясь этим, он одновременно старался проделывать дыхательные упражнения, которые обычно благоприятно сказывались на его давлении и пульсе. Но не сегодня. Он чувствовал себя гораздо хуже среднего, и виной тому явно были не только долгий перелет, недосыпание и резкая перемена часового пояса.

Запустив систему и не обнаружив каких-либо сигналов местного происхождения, он заставил себя пройтись вокруг квартала, чтобы не пялиться на приборы ежесекундно. По пути он убеждал себя в том, что в отсутствии радиообмена нет ничего странного, — в конце концов он находился в давно покинутом людьми городе, — но полное радиомолчание в зоне радиусом двадцать километров, включавшей в себя большую часть Периметра и временную базу службы безопасности, выглядело по меньшей мере странно.

Спустя час аппаратура по-прежнему не зарегистрировала ни одного сигнала, источник которого находился бы внутри интересующей Кисуна области. Он дважды перепроверил работоспособность системы и даже отправил Дюшеса прогуляться с маломощным излучателем, который был немедленно обнаружен при включении. Кисун забросил в себя таблетку благоразумно припасенного «энап-Н» и, несмотря на раскалывающуюся голову, попытался прикинуть, что делать дальше.

Плана «Б» у него не было. Прочесывание города на своих двоих — это не план, а капитуляция. Он не мог не задуматься, во что же тут заигрались федералы, если это действительно федералы, а не кто-нибудь еще. Могилевич мог стать жертвой грандиозной мистификации… и сам Кисун тоже. Таким образом, ему ничего не оставалось, как исходить из того, что любая полученная ранее информация недостоверна. Не исключено, что Лизы вообще нет в этом городе, а он, глупый доверчивый старик, просто исчезнет здесь. Дюшес выглядел человеком, который вполне способен организовать «несчастный случай». Впрочем, Кисун был не склонен рассматривать этот вариант всерьез. Он спросил себя: «Кому ты на хер нужен?» — и согласился, что так оно и есть.

Потом головная боль немного отпустила, и Кисун с некоторым беспокойством обнаружил, что еще минуту назад готов был принять превентивные меры, а попросту говоря, прикончить Дюшеса, для чего даже сунул руку в карман куртки, где лежал пистолет. Возникал вопрос: если здешняя обстановка так подействовала на него в течение первых полутора часов, то что будет дальше? Объяснить это «умопомрачение» только потерей профессионализма было невозможно; причина заключалась в чем-то, не поддающемся контролю и даже трезвому осмыслению.

Его психика отреагировала включением защитного механизма. Кисун впал в ступор, во время которого бесстрастно встречал и провожал мысли, будто вагоны проходящего мимо поезда. Он видел, как меняются цифры на мониторе подключенного к системе ноутбука, и постепенно осознал, что просидел сорок минут, словно медитирующий буддийский монах. Правда, никакого просветления не наступило; скорее, наоборот — он начал опасаться за свой рассудок.

Догадку о том, что исход явился следствием массового помешательства, он воспринял как откровение — впрочем, сейчас совершенно бесполезное. Он очутился в тупике, но ему и в голову не приходило бросить всё и повернуть назад. Без Лизы возвращение было немыслимо.

Кисун решил двигаться к центру города, однако как только он собрался отключить аппаратуру, раздалось попискивание, предупреждавшее о получении сигнала. Совпадение не показалось ему странным. Он был поглощен данными, которые начала обрабатывать система. Речь шла о циклической последовательности кодированных сообщений, передаваемых пятью источниками с интервалом в тринадцать и две десятых секунды.

Это продолжалось около четырех минут, после чего Кисун на время перестал доверять своим глазам. С экрана ноутбука слетело всё, что там было, и на черном фоне, словно в каком-нибудь старом фильме, начали одна за другой появляться буквы. Когда сложилась первая фраза — «Добро пожаловать!» — у него возникло ощущение не только абсурдности, но и нереальности происходящего.

Между тем неведомый шутник, который контролировал его компьютер, продолжал: «Рады видеть Вас в нашем городе. Для Вас забронирован номер в отеле „Европейский“ и запланированы интересные экскурсии. Отдыхайте. Надеемся, Вам у нас понравится. Лиза просит не беспокоиться». Затем сообщение повторилось слово в слово. И еще раз. И еще. Перед Кисуном ползли одинаковые строчки — как многократно скопированный приговор.

Или диагноз.

Уставившись на экран, он отрешенно перебирал и отбрасывал варианты: вирус, дурацкое напоминание от Могилевича, собственная галлюцинация. Он хотел даже подозвать Дюшеса, чтобы тот подтвердил, что видит то же самое, но передумал. Наложив координаты источников на хранившуюся в памяти компьютера карту города, Кисун определил, что три точки совпали с обозначенными на карте входами в подземелье, еще одна находится на южном городском кладбище и, наконец, пятая — в частном секторе на северо-восточной окраине.

Внезапно он почувствовал прилив энергии, даже головная боль прошла бесследно. Кисуна снова распирало от желания действовать. Если отбросить самый неудобный вариант — безумие, при котором любые телодвижения не имеют смысла, — сейчас он находился в лучшем положении, чем полчаса назад. По крайней мере, теперь ему было за что зацепиться.

— Как ты меня нашел?

Прямой вопрос требовал столь же прямого ответа. Тем не менее Параход тщательно взвешивал каждое слово — кто знает, что может вывести из себя человека, способного прикончить пару бывших спецназовцев голыми руками. Но и думать слишком долго было вредно — бродяга мог заподозрить двойную игру.

— По запаху.

Аборигена это как будто заинтересовало:

— Как собака?

— Собака тебя не нашла. Ее убили.

— Это не я. А откуда ты знаешь про собаку?

— Видел, как убирали ее труп. А ты откуда знаешь про собаку?

Бродяга погрозил ему заскорузлым пальцем — меня, мол, не проведешь:

— Ты сказал.

Параход помолчал, после чего попытался перевести разговор в нужное ему русло:

— Значит, был кто-то еще…

Бродяга кивнул, испуганно выкатил глаза и поднес палец к губам.

«Так мы далеко не уедем», — подумал Параход.

* * *

«Либо его послал Господь, — соображал бродяга, — либо Безлунник. А может, Сатана лично. А может, он и вовсе не посланник, а сам, собственной персоной…»

У него голова пошла кругом от подобных мыслей. В том, что дьявол способен принимать любую телесную форму, он не сомневался. Но тогда и Малышка… Нет! Так можно дойти бог знает до чего. Хотя бы до того, что Сатана совершил подмену — например, пока бродяга спал, — и стал его телом. Сделался его плотью, кровью, мышцами и костями. Тогда кто убил тех четверых? Сатана или бродяга нажимал на курок, бил кулаками и ногами, рвал ногтями, грыз зубами?..