– Я ее провожу, – сказала я. – Она ждет ребенка и нуждается в особой заботе.

– Мне приказали… – Он умолк, не в силах смотреть мне в глаза. Потом оставил официальный тон и тихо произнес: – Ей придется ехать одной.

Он развел руками и пожал плечами, выдавая сочувствие. Оставалось верить, что с ней будут пристойно обращаться хотя бы по пути. Он выполнял приказ королевы, у него не было выбора. Во мне копился гнев к женщине, в которой нет ни капли сострадания. Время как будто остановилось, я снова сижу на коленях у Марии Тюдор и слышу, что Джейн казнят. Они не такие уж и разные, эти сестры-королевы; в обеих жестокость – главная черта характера.

В зале собралась небольшая толпа; все глазели на нас. Многие хорошо знали Кэтрин; фрейлины ведь спят в одной комнате, проводят вместе дни и ночи. Они вместе с ней шили, вместе охотились, смеялись над шутками и ели из одной тарелки, делились своими тайнами. И все же ни одна душа не подошла к ней со словами утешения. Наконец Кэт Астли прогнала всех со двора. Никогда не думала, что буду за что-нибудь благодарна именно ей.

– Вы приготовили паланкин? – спросила я, и гвардеец ответил, что паланкин ждет на внешнем дворе.

Теперь по его лицу я ясно видела: ему стыдно исполнять такой приказ: арестовывать молодую женщину на последних сроках беременности. Он показал в сторону арки, и я увидела, что над паланкином хотя бы есть балдахин. Я подозвала одного из пажей и попросила его принести из наших комнат подушки, одеяла и сундук с ее вещами.

– И приведите собак и обезьянку, – добавила я, покосившись на гвардейца.

Тот как будто хотел что-то сказать, но затем кивнул в знак согласия. Если я не поеду с ней, пусть ее утешают хотя бы ее любимцы.

По-прежнему не говоря ни слова, Кэтрин села в паланкин; она молча смотрела вперед, безжизненная, как восковая статуя.

– Китти, я подам прошение королеве, – прошептала я, целуя ее в обе щеки.

Она не ответила; как будто ушла в себя, и я с тяжелым сердцем смотрела, как носильщики подняли ее паланкин и понесли прочь. Сзади ехала телега, а за ней шли гвардейцы.

Я сразу же разыскала Кэт Астли, она складывала белье.

– Королева не желает вас видеть, – ответила она, не поднимая глаз.

– Пожалуйста, упросите ее! – Я старалась говорить не слишком умоляюще, не слишком жалко.

– Послушайте, мне не доставило никакого удовольствия видеть, как ее увозят в такое место – в ее-то положении. Думаете, я каменная? Нет! Я уже просила королеву позволить вам аудиенцию, но она ответила отказом. – Кэт, наконец, посмотрела на меня. Должно быть, она понимала, как удивляют меня ее слова: она рисковала навлечь на себя гнев королевы за поддержку опозоренных сестер Грей. – Ее величество выразились буквально так: «Эта девица из семьи государственных изменников, и она доказала, что ей нельзя доверять, как и ее отцу. Больше не просите меня за нее. Я не приму ни ее, ни ее сестру, так что оставьте меня в покое».

– Понимаю, – ответила я, садясь. Произошедшее опустошило меня, я была совершенно измучена.

– Она подобрала хорошую партию для вашей сестры, – продолжала Кэт. – Кажется, женихом должен был стать граф Арран.

Я молча покачала головой. Этого человека я не знала, но лишь предполагала, судя по его имени, что он близок к шотландскому престолу – еще одна карта в колоде Елизаветы. В карточных играх Елизавета любит выигрывать.

– Королева конфиденциально беседовала со мной о видах на брак вашей сестры. Возможно, она не была бы против Гертфорда, если бы не подвернулась партия Аррана. – Кэт Астли расправила платье, натягивая рукава до запястий, и добавила: – Но сейчас все равно уже поздно.

Она вышла, и я осталась наедине с неразлучниками. Подошла к клетке, открыла дверцу.

– Летите, улетайте! Вы свободны! – сказала я.

Сколько раз я представляла себе этот миг! Но птицы смотрели на меня со своих жердочек, склонив головки набок, и не воспользовались случаем улететь, сбежать.

Кэтрин

День прекрасный – не жарко, не холодно, белые облачка скользили по ярко-голубому небу. Хороший день для свидания, думала я, стараясь забыть, что по обе стороны от меня идет целая рота гвардейцев. Мы двигались по двору, направляясь к Белой башне. Не знаю, зачем нужно, чтобы меня сопровождало так много людей. Неужели они в самом деле думают, что я, которая едва могу пройти несколько шагов без того, чтобы не присесть и отдышаться, попытаюсь убежать? Я смотрела, как с телеги сгружают мои вещи, представила, что мы просто приехали в очередное место, что я навещаю родню в незнакомом замке. Один сопровождающий возится с моими любимцами; Геркулес хотел запрыгнуть ему на плечо, но гвардеец злобно прикрикнул на него. Эхо заметила меня и завыла. Ее вой проник мне в самое сердце, рвал его на части.

– Тише, Эхо! – крикнула я, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Скоро мы будем вместе.

Я с ужасом узнала, что здесь же мистрис Сент-Лоу; ее доставил в Тауэр еще один отряд гвардейцев. Ее увели в крепость; наверное, нам с ней запрещено видеть друг друга, потому что меня быстро увели подальше. Бедняжка! Если бы я ни в чем ей не призналась, ее бы не заточили сюда. Я поняла, что мое легкомыслие, желание любой ценой получить удовольствие, подобно камешку, брошенному в пруд, взбаламутило воду.

Если бы я больше думала о Боге, все шло бы по-другому. Но если бы я больше думала о Боге, это была бы уже не я.

Напротив – часовня Святого Петра. Увидев ее, я вспомнила, что там похоронены отец и Джейн. Я осознала всю тяжесть своего положения. При мысли о том, что они лежат под землей, что мой красавец отец стал кормом для червей, мне кажется, что у меня сейчас лопнет голова, череп расколется пополам. Горло сжималось, меня охватил страх. Что там говорила Мэри? Надо попросить совета у Джейн? Я кое-что вспоминаю. Закрыв глаза, я стараюсь успокоить дыхание, медленно делаю вдох – выдох, вдох – выдох. Я вот вижу лицо Джейн так же ясно, как если бы она стояла передо мной. «Я научу тебя умирать», – шепчет она. Сомневаюсь, удастся ли мне сохранить рассудок в таком месте, к тому же рядом со мной нет Мэри.

Я открыла глаза. Рядом со мной стоял улыбающийся мужчина с длинной бородой; он держал на руках извивающуюся Эхо, протягивая собачку мне. Я прижала ее к груди, чуть успокоилась, когда она свернулась клубком и лизнула мне руку.

– Сэр Эдвард Уорнер, – представил бородач, кланяясь и снимая шляпу; я увидела блестящую лысину – как будто все волосы, выпавшие из его головы, перелетели на подбородок. – Миледи, я подумал, что спаниель вас утешит. – Он почесал Эхо за ухом. – Это трудно, я знаю, и мне очень жаль, что я принимаю вас у себя при таких обстоятельствах. Надеюсь, что вам здесь будет, по крайней мере, удобно и что ваше пребывание будет недолгим.

Я с трудом улыбнулась, мой страх немного унялся. Старалась убедить себя в том, что все не так плохо. Потом до меня дошла двусмысленность его слов, и меня снова охватило волнение.