– Федосеев продал свою первую работу, представляешь? – рассказала Кира Алене. – Называется «Весенний этюд».

Федосеев засмеялся:

– Да, спасибо, Алена Владимировна!

– А я-то при чем? – удивилась Алена.

– Потому что… Эх, сейчас покажу тебе фото… – Кира поискала в телефоне. – Весна – это ты, а этюд… – она взглянула на Федосеева, – это милые фантазии одного симпатичного студента…

Алена смотрела на прозрачную фигуру, замершую в момент легкого и страстного танца.

– Это я?

– Да, – кивнул Федосеев.

– Я не умею так танцевать.

– Но вы умеете так петь. Это парабола.

– Что ты, Аленушка! У нас Федосеев мальчик начитанный, у него сплошь гиперболы и параболы! Скажи попроще, дружок, а?

– Кира Анатольна, можно я не буду философствовать на тему собственных произведений? Я не искусствовед. Просто я слышал, как Алена Владимировна поет, и вот… получилось такое.

– И это правильно. Немец купил. В галерею, представляешь? В Мюнхен уехала парабола.

– Да! – радостно подтвердил Федосеев. – И я вот… – Он достал большую жестяную банку. – Купил… вам… это полезно и вкусно… – Он достал еще две такие банки.

– Аленка, в день по сто граммов икры, как раз на месяц запасов хватит. А потом Федосеев еще что-то привезет, да?

Алена в легком смятении смотрела на студента.

– Спасибо, но мне этого не съесть.

– Бери-бери! – легко махнула рукой Кира. – Съешь как миленькая. А деньги – это песок, ты же знаешь. Правда, Федосеев? Я вот никогда не видела столько черной икры, только в фильмах.

– Но я… – Алена почувствовала, что некстати краснеет.

– Аленка, считай, один художник поддержал в трудный момент другого, да, Федосеев?

– У меня не трудный момент, мам, а очень хороший…

– Значит, поддержал в хороший! Всё, мальчик влюблен, ему хочется проявиться как мужчине.

Кира слегка подтолкнула Федосеева, покрасневшего вслед за Аленой.

– Вот, пока ты в состоянии краснеть, я тебе верю. Иди походи по городу, а мы с дочкой посекретничаем…

Федосеев ушел, быстро и растерянно взглянув на Алену.

– Он так изменился, мам! Он, оказывается, симпатичный.

– Но тебе не нравится, да, донюшка?

– Мам… – Алена положила руку на крупную жилистую ладонь матери. – Это вообще не те категории. Он мне нравится, он талантливый и симпатичный. Но…

– Но время покажет, Аленушка, время покажет. Сейчас тебе больно… Еще больно?

Алена кивнула.

– Вот и ешь ложками икру. Как заболит душа – подбежала к холодильнику, баночку достала, зачерпнула… ммм… и, глядишь, полегчало. Я шучу, Аленка, потому что не знаю, что сказать. Не должно быть у такой хорошей, милой, красивой, талантливой, правильной девочки, у моей девочки, такой судьбы.

– У меня все хорошо, мам.

– Я знаю, – Кира погладила дочь по голове. – Я знаю…

Лора взглянула на Дениса, который слушал ее краткий рассказ, опустив голову. Лора излагала спокойно и нейтрально, опуская подробности про Федосеева, про переживания Алены, которые ей были очевидны.

– Все так к ней и к Дане там привыкли, хотели, чтобы они насовсем остались. Но Алена решила вернуться в Москву. Так что вот так…

Лора замолчала, и Денис поднял голову.

– А… – Он хотел что-то спросить, но потерял мысль. – Ну да. Но… ведь вы мне позвонили, помните? И вы сказали, что уже поздно…

– Помню, – спокойно ответила Лариса, глядя на него. – Вам правда поздно было что-то говорить, вы все уже все для себя решили и все сказали.

– Ну… Понятно.

– Хорошо, что понятно, – улыбнулась Лариса.

– Вы меня воспитывали и наказывали, что ли?

– Я пыталась вас остановить от необдуманных поступков.

– Но я же звонил, чтобы сказать: «Не надо ничего делать!»

– Через час вы могли передумать.

– Нет!

– Да, – спокойно сказала Лариса. – Да. Поэтому я хотела, чтобы вы остановились. Чтобы знали, что пути обратного нет. Что все сделано.

– Но я же… Я же жил и не знал… Я мучился…

– А вы считаете, что вы никак не должны были заплатить за ваше… – Лора взглянула на Дениса и продолжать не стала.

– Паскудство? – закончил за нее Денис. – Должен был. И заплатил. Я пять лет думал, что она из-за меня покончила с собой. Или что вы ее столкнули в воду… Мне сказали, что он утонула.

Лора покачала головой.

– И вы ничего не пытались толком узнать?

– Я… я пытался… Но… Как бы я пришел в полицию? Я ходил к соседкам… Вы трубку не брали…

– Ясно.

– Нет, а вы мне скажите… – Денис пытался собраться с мыслями. – Зачем ей надо было прятаться от меня? Ну уехала, ладно, вы ее увезли. Но потом… Поменяла квартиру… И вообще… Я приходил к ее матери… Я… я звонил…

– Она не пряталась. Вы не понимаете, наверно… Тем более от себя все равно не убежишь. И от другого человека тоже трудно… – Она посмотрела на Дениса. – Но ей было слишком больно.

– Вы ей что-то сказали?

– Нет. Это вы ей что-то сказали, Денис, – жестко ответила Лариса.

– Сказал – не сказал…

– Некоторые слова имеют силу поступка.

– Я искал ее.

– Конечно.

– А! – Денис махнул рукой и отвернулся.

– Вот именно. А потом… Вы, возможно, не в курсе… – Лариса очень внимательно смотрела на Дениса. – Что-то, очевидно, ей просто казалось… Что-то было случайностью. Но что-то было и на самом деле!

– Что вы имеете в виду?

– Кто-то за ней следил. Долго, несколько месяцев.

– Да, было, – ответил Денис. – И Оксанка, и еще… Но…

– И кто-то постарался ее испугать. Очень постарался. Кто-то четко и последовательно выполнял ваш план. Тот, который вы мне вкратце обрисовали в Израиле. Испугать так, чтобы не родила. Как минимум.

– Я не имею к этому отношения! Поверьте мне! Нет! Я ни с кем больше…

– Правда? Ну и слава Богу, – очень легко сказала Лариса и, встав, подошла к небольшом сейфу, стоявшему на полу. – Тогда о самом приятном. Вот. Ваши сребреники. Стыдно ужасно, правда, Денис? Сейчас чем-то моего добермана напоминаете. Тот тоже иногда так поглядывает, когда набедокурит… Мол, давай скорей, бей по носу и прощай, уже невмоготу страдать… Точно? – засмеялась она, видя, как Денис опустил голову. – Пыталась вручить их Алене – то от себя лично, то даже вроде как от вас… От меня не взяла.