В свое время, в свое время, устало качал головой Уилбур Кедр. Он был очень обеспокоен. Д-р Гингрич и миссис Гудхолл добились своего на очередном заседании попечительского совета. И совет потребовал, чтобы Кедр, следуя рекомендациям д-ра Гингрича, писал отчеты об успехах и неудачах каждого усыновленного ребенка. А если дополнительная бумажная работа окажется обременительной, совет порекомендовал бы принять предложение миссис Гудхолл и поискать помощника, «Неужели им недостаточно моей летописи?» — удивленно спрашивал себя д-р Кедр. В провизорской он позволил себе расслабиться, подышал немного эфиром и успокоился. Гингрич и Гудхолл, бормотал он, Ричхол и Гингуд… Гудджин и Холрич! В конце концов он даже развеселился.

— Чему это вы так радуетесь? — крикнула сестра Анджела из коридора.

— Гудболс и Динг-Донг! — весело отозвался Уилбур Кедр. Горя жаждой мести, он отправился в кабинет сестры Анджелы. У него родился замечательный план относительно Фаззи Бука. Надо сделать два звонка: в Боуденский колледж, где Фаззи Бук, по его задумке, успешно закончит общее высшее образование, и в медицинскую школу Гарвардского университета, где тот станет одним из первых студентов курса. Администратору в Боудене он, представившись, объяснил, что один из фондов выделил его приюту деньги специально на медицинское образование особо одаренного студента, который чувствовал бы призвание работать в Сент-Облаке. Не может ли он, д-р Кедр, ознакомиться с личными делами выпускников последних лет, которые после окончания Боудена поступили на медицинские факультеты? Говоря с Гарвардом, он преподнес слегка видоизмененную историю: опять спросил разрешения приехать и ознакомиться с личными делами; но деньги, якобы пожертвованные приюту, на этот раз предназначались для студента, который будет проходить в Сент-Облаке акушерскую практику.

Д-ру Кедру предстояло совершить первое путешествие после погони за Кларой и первый раз после той мировой войны ночевать не в провизорской. Надо было узнать, как выглядят личные дела студентов в Боудене и в Гарвардской медицинской школе. И создать личное дело Ф. Бука. И там и там он попросил пишущую машинку и немного бумаги — «один из ваших бланков для личных дел облегчил бы мою задачу» — и сделал вид, что перепечатывает несколько имен и характеристик. «Здесь так много прекрасных молодых людей, — вздыхал он, — вот только не знаю, сумеет ли кто-нибудь из них выдержать жизнь в Сент-Облаке. Мы ведь так изолированы». И, поблагодарив за помощь, поставил на место ящики с личными делами, среди которых на соответствующем месте под буквой «Б» появилось личное дело Фаззи Бука.

По возвращении в Сент-Облако д-р Кедр отправил в Боуден и Гарвард запросы на документы особо приглянувшихся ему выпускников с припиской, что ограничил выбор несколькими кандидатами. Вскоре он получил по почте копии личных дел, среди которых были документы и Фаззи Бука.

Еще будучи в Гарварде, он абонировал на имя Фаззи бокс в кембриджском почтовом отделении и теперь отправил начальнику почты письмо с просьбой пересылать всю корреспонденцию Фаззи Бука в Сент-Облако, но бокс сохранить — на тот случай, если молодой д-р Бук по зову сердца отправится работать в какую-нибудь дальнюю заокеанскую миссию. После этого послал в Кембридж пустой конверт и стал ждать его возвращения.

Конверт вернулся. Д-р Кедр убедился, что система работает и можно действовать дальше. Он сочинил историю жизни Фаззи Бука у приемных родителей по фамилии Уиск, отправил ее в попечительский совет, приложив кембриджский адрес Фаззи, и занялся другими питомцами. К счастью, про Кудри Дея не надо было ничего придумывать, но имя «Рой Ринфрет» он печатал, морщась от отвращения; об остальных, включая Лужка, написал все как есть, правда, слова «Мебель Трясини» вызвали у него пароксизм смеха. Дойдя до Гомера Бура, задумался, стараясь как можно точнее и тщательнее подобрать слова, описывающие его сердечную болезнь.

Среди членов совета не было ни кардиолога, ни рентгенолога, ни даже хирурга — только очень старый терапевт, который, по глубокому убеждению д-ра Кедра, за всю жизнь не прочел ни одной книги. Д-ра Гингрича Кедр вообще считал не врачом, а пустым местом, как, впрочем, и всех психоаналитиков, а миссис Гудхолл намеревался запутать с помощью медицинской терминологии.

Памятуя о том, что людям льстит, когда им оказывают доверие, он конфиденциально сообщил совету попечителей, что самому Гомеру никогда не рассказывал о его больном сердце. Конечно, писал он, его довод может показаться спорным, но лишнее беспокойство только осложнило бы проблемы мальчика; ему не хотелось обременять Гомера этим опасным знанием, пока у него нет уверенности в отношениях с внешним миром. Но, написал д-р Кедр, в самое ближайшее время он сообщит Гомеру о болезни, а Уортингтонов об этом уже проинформировал, может быть, именно потому они так заботливы и внимательны к Гомеру. Конечно, им он не стал рассказывать о шумах в сердце и прочих симптомах стеноза клапана легочной артерии, но совету попечитетелей, если угодно, с радостью изложит все до мельчайших подробностей. Тут он представил себе миссис Гудхолл, изучающую рентгеновский снимок, и опять едва не расхохотался.

Под конец он написал, что всецело согласен с советом: отчеты о жизни питомцев приюта — блестящая идея; он сам, составляя их, получил огромное удовольствие. Помощник же ему не нужен.

Наоборот, работая над отчетами, он ощущает «прилив сил», своего рода вдохновение. «Я всегда мысленно слежу за тем, как живется в новых семьях нашим питомцам», — закончил он.

«Только иногда от этих мыслей голова кругом идет», — вздохнул он про себя.

Д-р Кедр очень устал; он даже забыл сделать обрезание новорожденному мальчику, которого сестра Анджела уже приготовила к операции; женщину, ожидавшую аборта, перепутал с другой, у которой накануне принимал роды, и сказал ей, что малыш здоров и прекрасно себя чувствует; случайно плеснул себе в лицо немного эфира, так что пришлось промывать глаза. Рассердился на себя за то, что заказал слишком много презервативов — повсюду натыкаешься на эти чертовы резинки; с тех пор как уехала Мелони, воровать их некому. А вспомнив о Мелони, расстроился еще больше.

Вернувшись в кабинет сестры Анджелы, он снова принялся за отчеты. Отчет про Давида Копперфильда и его шепелявость вышел совсем правдивый, только одно д-р Кедр утаил — что принимал Давида Гомер и он же дал ему имя. А вот про мальчика по имени Стирфорт слегка приврал — написал, что роды были совсем простые, с ними прекрасно справились сестра Эдна и сестра Анджела и вмешательство врача не понадобилось. Про Дымку Филдза рассказал все как есть: что мальчик припрятывает еду, а это типично скорее для девочек, и что у него начала развиваться бессонница, которая не наблюдалась в Сент-Облаке «со времен Гомера Бура».

От воспоминаний о тех днях на глазах навернулись слезы, но он справился с собой и взялся за отчет о Мэри Агнес Корк. Она беспокоит и его, и миссис Гроган, писал он; с тех пор как уехала Мелони, у нее часто бывают депрессии. О Мелони он тоже написал правду, хотя о самых варварских ее поступках предпочел умолчать. Кедр писал: «Скорее всего, Мэри Агнес считает себя духовной наследницей Мелони, но характер у нее не такой сильный, и вряд ли ей удастся взять на себя роль лидера». «Этому идиоту доктору Гингричу, это должно понравиться», — подумал он, а вслух с презрением повторил: «Роль!» Как будто у сирот есть право выбирать себе роли!