Она шла по дому туда, куда вел ее тот, кто назвался Шоном, чувствуя тепло и удивляясь тому, как внешний вид этого помещения отличается от внутреннего.

— Мы с женой стараемся поддерживать здесь порядок в течение многих лет, — сказал Шон. — Питер был моим старшим другом и учителем, а Мел… О, длинная история. Я не видел ее тридцать лет. Был рад, когда она позвонила.

Он довел ее до белых дверей.

— Надеюсь, вам здесь понравится. Если нет — любая другая комната в вашем распоряжении. Через час — ужин.

Она поблагодарила и вошла.

Долго стояла на пороге, не сделав ни шагу.

Присматривалась, принюхивалась, как кошка.

Просторная комната с широкой двухместной кроватью под балдахином, как у принцессы.

Трельяж с мягким пуфиком, три окна, плотно закрытых бордовыми шторами. Столик с конфетами, фруктами и бутылкой вина. Уборная с белой ванной на гнутых ножках. Белый шкаф.

Она села на край кровати, сложила руки на коленях и просидела неподвижно минут десять, как сидят в детском саду или в интернате новенькие.

Теперь ее затея казалась ошибочной.

Ужасной.

Неправильной.

Все, что произошло, отдалилось и выглядело не таким страшным, как там, в Нью-Йорке. Возможно, надо было сразу пойти в полицию? Ведь бегством она только подтвердила свое бессознательное преступление. Но тогда чаша сия не обошла бы Джоша. Он и без того столько сделал для нее, нянчился, как с ребенком. И вот какая благодарность ждала его!

Но все же спасибо. Он должен жить иначе. Возможно, не такой роскошной жизнью, которую устроил ей на берегах Тихого океана.

Ведь она точно знает, что этот дом стоил ему всех сбережений — и своих, и предков. Теперь ничего этого не нужно. Она освободила его от себя. Пусть будет счастлив…

Опять: удивительно!

Она освобождает от себя дорогих ей людей, как будто наведена порча на вечное бегство. Вероятно, жизнь все же имеет какую-то непостижимую цикличность.

И ничего не поделаешь…

К ужину вышла в тех же джинсах, кутаясь в зеленую куртку. В доме было прохладно. Осторожно, с опаской обошла пустой дом. Несколько комнат было на втором этаже и два больших зала — внизу. Один — «каменный». В нем весело потрескивал огонь, стояли кресла и диваны, черный дубовый стол и еще один — маленький, мраморный, пожалуй «чайный». Из английских фильмов она знала, что такая каминная комната должна быть в каждом доме.

Другой зал был «обеденный». Она направилась туда, увидев, что стол уже накрыт белой скатертью и сервирован для ужина. Из дверей, выходивших в зал с левой стороны, слышалось шипение и тихий говор людей. Это была кухня.

В зале висели портреты. На одном из них она узнала Мели. И остановилась, завороженная, пораженная красотой и свежестью молодой женщины, черты которой сейчас замылило время.

Стояла перед портретом долго, пока ее не вывел из оцепенения женский голос:

— Мисс Энжи Маклейн? Я — Адель, жена мистера Шепарда. Вы так тихо вошли… Прошу садиться за стол.

Она оглянулась. Такая же кругленькая, как и ее муж, женщина лет семидесяти стояла перед ней, вытирая руку белым полотенцем. Протянула ей — Энжи пожала теплую и чуть влажную руку: «Очень приятно!»

Ей было неловко садиться самой к этому безупречно сервированному на одну персону столу.

— А вы? — спросила она.

— Мы всегда ужинаем дома, — сказала Адель.

Следовательно, они не слуги, подумала Энжи, и слава Богу.

В подтверждение этой мысли Адель сказала:

— Мы здесь с самого утра. Навели порядок, ведь дом пустовал лет двадцать, не меньше. Теперь все работает. Камин, плита, холодильник, канализация. Все, что нужно на первое время. Затем можете все изменить на ваше усмотрение. Можете взять горничную — у нас здесь много людей без работы. Местность глухая, молодежь уезжает в Эдинбург, а кто остается, охотно берутся за любую работу. Мели просила предупредить знакомых в замке Донробин — это в часе езды отсюда, — что вы придете устраиваться на работу. Вас там ждут завтра утром. Вы водите автомобиль? Ну и замечательно. Пока купите свой, можете пользоваться нашим. Мы загнали его вам в гараж. Что же еще? Продукты мы закупаем в Дайси или заказываем в местном магазине. Молоко привозят фермеры — договоритесь позже.

Вероятно, благодаря Мелани она не спрашивала лишнего.

Пригласила садиться за стол.

Энжи смутилась, ведь хотела бы поесть на кухне, но Адель сказала, мол, сегодня для нее устроен торжественный ужин, а уже завтра будете хозяйничать сами…

Энжи села. Адель пошла в кухню за едой.

Пауза затягивалась.

Наконец Адель вышла, вид у нее был торжественный. За ней Шон катил поднос, а сбоку шел высокий человек в национальном костюме, который состоял из шерстяной клетчатой юбки, белой рубашки, жилета и шляпы с пером. В его руках была волынка, на которой он и заиграл, только оказался перед Энжи.

Однообразный, слишком резкий звук волынки резанул слух. Но ничего не поделаешь, надо было сидеть, изображая на усталом лице резиновую улыбку.

Волынщик играл длинную, растянутую во времени и пространстве мелодию, усердно надувая щеки. Его красный нос и синие «мешочки» под глазами красноречиво свидетельствовали о том, что он еще не раз приедет в эту обитель. И тогда, решила Энжи, я буду платить ему за то, чтобы не играл, не вынимал зубы вместе с душой этим пронзительным звуком — лучше поднести рюмочку.

Старик доиграл, церемонно поклонился и вышел. Только после этого Шон отодвинул крышку с блюда, а Адель положила в тарелку картошку с бараниной и зеленью. Приглашать их к столу было излишним. Энжи поблагодарила и начала есть.

Адель и Шон уважительно стояли за ее спиной. Подавали, убирали, подкладывали.

Ей пришлось есть быстро, чтобы не задерживать их.

Наконец съедобная церемония закончилась.

Энжи решила, что чай или кофе сделает сама.

Поблагодарила. И супруги, еще раз проведя ее по дому и показав, что-где-как, отчалили домой.

Шины прогремели по гравию.

И все стихло.

Она оказалась одна посреди неизвестной холодной страны, на окраине пригорода, в стерильности воздуха, как космонавт в открытом космосе.

Что делать дальше?

Выглянула за дверь. В бледном серо-зеленом пространстве клубился туман, растворяя в себе пейзаж гор и полей, размывая контуры деревьев. Казалось, еще немного — и его белые волны затопят и этот островок. Энжи закрыла дверь и снова оказалась в тусклой тишине своего нового дома.

Надо бы принять ванну, подбросить дров в камин, надеть махровый халат, который лежал на ее постели. Словом, чувствовать себя «как дома». А она бездумно переходила из комнаты в комнату, рассматривая стены и мебель. Диваны и кресла были покрыты белой тканью, которую она не решилась снять, ведь не собиралась жить во всех комнатах сразу — осталась в той, первой, которую предложил Шон.