— Давно ли, кажется, было... — вздохнул Фаддей.

— Признайся, пошёл бы снова в подобный вояж, случись такая оказия?

— Не раздумывал бы! — искренне вырвалось у старого моряка.

Через неделю штабной корвет, дождавшись попутного ветра, вышел из Севастополя в Николаев.

Проектируя «Флору», Алексей Самуилович использовал многие пожелания своего знаменитого отца. Он продолжил шканцы фальшпалубой до грот-мачты, выдвинул ют на три фута за бизань, отказался от резных нимф на носу, которые только уклоняли корабль с курса, сделал ростры не выше шести футов, поскольку большая высота их мешала управляться с гротом и замедляла ход при бейдевинде. Грейг также уменьшил высоту мачт, увеличив парусность, снял много лишних блоков, упростил управление парусами. «Флора» не только сравнилась с английскими фрегатами, но и превзошла их. В этом убедился Беллинсгаузен в первом же плавании, пока пробном.

Сразу приглянулся и помощник Иван Иванович Завадовский — почти одногодок, среднего роста, с ярко-синими, как морская даль, широко расставленными глазами. Характер у него, видно, был мягкий, податливый, никак не командирский. Морского корпуса он не кончал, а выбивался из подштурманской должности. В ушаковской эскадре провёл отряд кораблей перед самым носом турок меж камней и в густом тумане появился на фланге неприятельской эскадры, чем обеспечил успех баталии. По-мужицки тороватый Фёдор Фёдорович Ушаков, которого прозвали «морским Суворовым», произвёл его прямо в мичманы. Ну а добрейшему Дмитрию Николаевичу Сенявину — «морскому Кутузову», командовавшему эскадрой в Архипелаге, понравился Завадовский тем, что в «собачью вахту», в морском мраке проявил бдительность. Дело обстояло так. Русские загнали турок в бухту, как волков в загон. Дабы избежать поражения, турецкий командующий решил воспользоваться южной, почти чернильной темнотой, тихо, без огней и шума, вывести эскадру в открытое море. Её-то и узрел Завадовский в ночном мраке, растолкал артиллеристов. Те подпустили флагмана почти на картечный выстрел и с первого же залпа превратили корабль в решето. Остальные суда повернули вспять, пока не настал час их полного истребления. Потом ходил Иван Иванович в помощниках у разных командиров. Кораблём и командой управлял дельно. Вперёд не лез и позади не оставался. Грейг рассмотрел сходство Беллинсгаузена с Завадовским, потому-то порешил свести их вместе на фрегате «Флора». И не ошибся.

«Флора» повела себя на воде, точно пава. Не валилась на борт от ветра, легко бегала на всех галсах, разве что не в лоб ветру, покорно дрейфовала. Правда, экипаж, собранный из учебных депо, проще сказать, из новобранцев, оставлял желать лучшего, но Беллинсгаузен надеялся подучить его за время бесчисленных стоянок, нужных для инструментальной съёмки и описания извилистых и гористых берегов Восточного Черноморья. Для обучения капитан попросил у адмирала разрешения взять с «Минервы» нескольких унтер-офицеров и матросов. Старослужащие приучали молодых «взлетать по вантам», бегать по реям, не боясь высоты и качки, опасаясь просмолённых кошек, к которым нет-нет да и приходилось прибегать унтерам, чтобы подбадривать нерадивых и унимать вздорных.

Месяца через три фрегат посетил Грейг. Устроили учения. «Флора» то одевалась внезапно во все свои паруса, то в миг оставалась с оголёнными мачтами. Матросы носились словно угорелые, вытянули все жилы, показали такую скорость в эволюциях, что Алексей Самуилович, не склонный к похвалам и наградам, выразительно крякнул и приказал выдать в обед по лишней чарке.

Но, кроме парусных, проводились учения артиллерийские, гонки шлюпочные, состязания силовые и разные другие занятия, оставляя мало времени для безделья, опасного, по мнению Беллинсгаузена, в любом плавании — хоть дальнем, хоть ближнем.

А офицеры, штурманы, геодезисты с помощниками тем временем колдовали с хитрыми механизмами — хронометрами, компасами, буссолями, секстанами, брали пеленги на высоту «икс», мыс «игрек», впадину «зет», лотлинями замеряли глубины, приставали на шлюпках к берегу, нанимали погонщиков с вьючными лошадьми для перевозки геодезических приборов, шли вброд по болотам под свирепым звоном комарья, преодолевали лесные завалы, пропасти, осыпи, переправлялись через неистовые реки... И так день за днём, месяц за месяцем на планы ложились очертания суши и прибрежных вод с драконовыми зубьями рифов, коварными каньонами, мелями, изменчивыми круговоротами — миля за милей, со множеством вычислений в точном масштабе, с ювелирной привязкой к градусам до тысячных долей широт и долгот...

«Флора» медленно спускалась к югу, к Абхазии, выполняя труд неблагодарный, нудный до одури, из чего и складывались морские будни.

В Северной же Пальмире у Английской набережной, против дома с античным портиком по фасаду, стоял «Рюрик», вернувшийся из далёких морей. Столица восхищалась отвагой мореплавателей, которые не убоялись на малом бриге пуститься в кругосветное плавание. Говорили и о бескорыстии владельца дворца с портиком графа Румянцева, потратившего на экспедицию сто тысяч рублей серебром.

Престарелого канцлера навестили Александр I и морской министр Траверсе. Государь поблагодарил щедрого мецената за усердное служение науке и Отечеству.

— Ваше величество! — воскликнул взволнованный старик. — Да я готов и себя с потрохами заложить, лишь бы наши моряки побольше плавали, открывали земли, набирались ума-разума. Саксы, французы да голландцы во всех морях, как у себя дома, а мы нешто хуже?

«Куда конь с копытом, туда и рак с клешней», — усмехнулся про себя маркиз де Траверсе, вслух же произнёс:

— Да с нашей ли сумой пускаться в дальние вояжи?!

— Вы правы. Научные экспедиции — весьма дорогие предприятия, — согласился Румянцев. — Но нельзя забывать: то государство сильно, где сильна наука. Сейчас географический мир озабочен двумя вопросами: существует ли пролив на севере между Тихим океаном и Атлантикой, и есть ли материк на Южном полюсе?..

— Уж не предлагаете ли вы, Николай Петрович, русским ответить на загадки сии? — с живостью спросил государь, вмешавшись в разговор, который начинал накаляться.

— А почему бы и нет? — отозвался Румянцев, с вызовом глянув на Траверсе и переводя взгляд на Александра. — Тогда к славе вашего величества как укротителя Бонапарта прибавится слава венценосца России — могучей морской державы.

— Иван Иванович, мне надоели постоянные напоминания, что моя страна сугубо континентальная и не место ей среди государств морских, — капризно поджимая губы, заговорил император. — Подумайте, сможем ли мы снарядить дивизию?.. Нет, две дивизии кораблей, чтоб одну послать на север, другую — на юг. А то проспим и царство небесное, пока другие, более проворные и хваткие, неоткрытые земли растаскивают.

— Слушаюсь и повинуюсь, — поклонился морской министр.

Быстрый ум царедворца сработал без осечки. Он знал, каким манером дело замытарить, а потом и похерить совсем. Царь впечатлителен, со временем увлечётся другим — да и забудет... Де Траверсе приободрился, даже порозовел. Он проворно очутился рядом с государем, затушевал неприятную заминку, заговорил быстро-быстро, не заметив даже, что перешёл на язык родной, французский: