— Помилуйте, ваше превосходительство! — проговорил Фаддей, заливаясь краской от волнения. — Я тридцать лет служу и ни разу не сказал через начальство.

— Так и думал! Прости за бестактность, — спохватился Грейг, чувствуя, что своим вопросом глубоко оскорбил моряка. — Я и сам не поверил, что станешь действовать окольными путями.

— Да в чём же дело?

— Министр приказал как можно поспешней откомандировать тебя в распоряжение Адмиралтейства, а причин не объяснил.

Беллинсгаузен быстро просчитал, что бы такой вызов мог означать, и вдруг от волнения, только уже по другому случаю, вспыхнул лицом. Не так давно в «Петербургских ведомостях» ему попалась на глаза статейка о снаряжении двух дивизий на север и юг... Неужто выбор Крузенштерна, а в том, что именно Иван Фёдорович стоит у истоков этого невиданного предприятия, он не сомневался, пал на Беллинсгаузена?! Об этом предположении, не боясь сглазить, и сказал Фаддей Грейгу.

— Дай-то Бог, чтоб так случилось! — повеселел Алексей Самуилович. — Командиром одной из дивизий стать бы ты мог.

— Других причин вызова не вижу.

И тут же Фаддей подумал о помощнике. С Завадовским он успел сдружиться, на него полностью мог положиться[41].

— Если меня назначат капитаном, то без Завадовского я не соглашусь пойти в столь длительное и трудное плавание.

Грейг, сам моряк до мозга костей, понимал, сколь важна роль надёжного и преданного старшего помощника на судне, однако возразил:

— О Завадовском в приказе речи нет.

— Меня вообще удивляет странность приказа. В нём ни слова о цели!..

— Ну, допустим, министр не хотел излишней огласки, — махнул рукой Алексей Самуилович. — А мы сделаем так: ты поедешь по службе, а Завадовский — в отпуск. Он согласится?

— Не колеблясь!

— Эх, Фаддей Фадеевич, хоть и жалко мне терять таких моряков, но понимаю: дело-то державное. Езжайте с Богом!

Так и не притронувшись к еде, Фаддей простился с адмиралом, ускоренным шагом дошёл до набережной,,спрыгнул на корабельный баркас.

За две недели на перекладных Беллинсгаузен и Завадовский пересекли Россию и, получив в Адмиралтействе назначения, оказались в Кронштадте. Когда высшее начальство того требовало, умела чиновная страна и скорой быть, и проворной.

Остановились на пустующей квартире Петра Михайловича Рожнова, отъехавшего в Архангельск. Скоро явился Лазарев, представился командиру дивизии и старшему помощнику «Востока» Завадовскому, рассказал, что суда, особенно флагман, имеют существенные недостатки, а на большие исправления времени нет. Шлюпы Второй дивизии — «Открытие» и «Благонамеренный» — полностью приготовлены и ждут. Также он сообщил, что команды составлены сплошь из добровольцев. Когда Лазарев подал списки матросов и офицеров, Беллинсгаузен понял, что и здесь он уже ничего не может изменить. Хорошо, Завадовского сумел на должность определить.

У Лазарева на «Мирном» шли офицеры, с которыми он либо плавал, либо учился в Корпусе: лейтенанты Николай Обернибесов и Михаил Анненков, мичманы Иван Куприянов и Павел Новосильский, попавший по его желанию, штурман офицерского чипа Николай Ильин, медико-хирург Николай Галкин... Всего семьдесят три человека. Иеромонаха Дионисия назначил Синод.

Экипаж «Востока» состоял из ста семнадцати человек. Офицеры зачислялись по рекомендациям начальствующих лиц: лейтенанты Иван Игнатьев, Константин Торнсон, Аркадий Лесков, мичман Дмитрий Демидов, штурман Яков Парядин, штаб-лекарь Яков Берх, клерк офицерского чина Иван Резанов. В команду включили и штатских. Ими были астроном, профессор Казанского университета Иван Михайлович Симонов и живописец Павел Николаевич Михайлов.

Просматривая списки унтер-офицерского состава, мастеровых, канониров, матросов, Фаддей натолкнулся на знакомую фамилию, при виде которой у него стукнуло сердце. «Олав Рангопль... Неужто внук Юри и сын Аго? Он подсчитал года: двадцать один. Точно!» И через вестового приказал вызвать матроса 1-й статьи Рангопля.

Когда на пороге вытянулся костистый, высокий матрос, вылитый дед, Фаддей обрадованно спросил:

— Как же ты, братец, в моём экипаже оказался? И почему в списке искажено твоё имя?

— Так писарь похмельный в экипаже вписал. Олав вместе Олева ему больше приглянулся. Да разве в этом ошибка?! Главное — к вам попал!

Младший Рангопль с шеи снял янтарный брелок с паучком внутри, подаренный Фаддеем ему, ещё грудному, спросил: «Помните?» и продолжал:

— Дома тесно показалось. В матросы пошёл волонтёром. Хочу свет повидать.

— А как дед, Аго, Эме? Ты же у них единственный кормилец.

— Юри и послал. Он понятливый.

— Это ж как... на каторгу...

— Почему? Такая служба по мне.

— Боцман, унтера не забижают?

— Никак нет.

— Может, пойдёшь ко мне вестовым?

Олев замялся. «Точный дед — упрямый, своевольный «корсар Балтики»!»

— Не хочешь? — удивлённо вскинул брови Беллинсгаузен.

— Дозвольте при матросах, ваше... — Он хотел сказать «благородие», но чутко уловил, что официальность сейчас неуместна, поправился: — Фаддей Фаддеевич.

Капитан помолчал:

— Впрочем, ты прав, служи!..

Он хотел спросить об Айре, но что-то удержало его. Если уж Олев промолчал, то, видно, ничего ни в Лахетагузе, ни в Кихельконне не изменилось. При воспоминании о любимой женщине стало горько. Теперь уж никогда не увидит он Айру. Да и как сложится в Южном океане — неведомо. Скоро заботы вытеснили грустные мысли.

На снаряжение двух экспедиций Морское министерство средств не пожалело. Александр I пёкся о престиже России в глазах монархов Священного союза, де Траверсе стремился угодить государю и старался, как умел и мог. Одних документов подписал больше сотни. Предусмотрел, казалось бы, всё, учёл пожелания «кругосветников», Гавриле Сарычеву приказал готовить инструкции от адмиралтейского департамента, использовав советы Крузенштерна, Коцебу и других доброжелателей. Академия наук подала инструкцию о работе учёных, отправляющихся в плавание. Адмиралтейств-коллегия выдала многостраничную инструкцию о сохранении здоровья людей, из пятнадцати параграфов состоящую. Здесь шла речь об употреблении запасов бульона, чая, патоки, сахара, горчицы, какао, сосновой эссенции, сусла, уксуса... Помимо снабжения хиной, инструкция советовала взять с собой несколько бочек крепкого пива из последнего европейского порта, и «когда одну бочку выпьют, то на её дрожжи наливать тёплую воду и сосновую эссенцию, смешав оную с патокой, наливка сия чрез 23 часа, а в тёплую погоду чрез 10 часов, начинает бродить, и чрез три дня можно оную пить, таким образом, из дрожжей двух выпитых бочек можно вываривать около 20 вёдер нового хорошего пива. Из прежних вояжей видно, что между островом Святой Елены и Копенгагеном пропорция припасов, для сего употребляемых, была на бочку в 20 вёдер три горшка сосновой эссенции и полтора пуда патоки, а порция каждого человека состояла из полкружки, и как пиво есть здоровейшее питьё на море, то потребно давать оное людям чаще...»