— Прикажу учёному совету Адмиралтейства разработать вопрос, привлеку знатных моряков, ваше пожелание исполню непременно.

— Да уж постарайтесь, Иван Иванович, — произнёс Александр подчёркнуто по-русски и стал прощаться с Румянцевым.

Выходя из кабинета, государь ещё раз поглядел в окно на Неву, где стоял на якоре красавец «Рюрик» с распущенными парусами. Царь всерьёз размечтался продолжить Петрово дело, как того же хотела любезная бабушка императрица Екатерина Великая.

Иван Иванович де Траверсе надумал замотать идею чисто по-российски. Поручит совету, там придержат. После с письмами обратится к старику Сарычеву, Крузенштерну, Коцебу, Головнину... Те начнут писать свои прожекты, глядишь, и перегрызутся. Но сильнее уповал на делопроизводство. Там дело засосётся как в гниль болотную. Там господствовала продолжительнейшая, часто бесцельная переписка, разраставшаяся до чудовищных размеров. Она порой требовала столько бумаги, что ценность её далеко превосходила стоимость самого предмета, не говоря уж о времени, потраченном служащими на переписку, согласования, переадресовку из отдела в отдел. Недаром крючкотворения придуманы на то, чтобы загубить любую животворную мысль.

Однако осторожный и сметливый де Траверсе тут впервые отшибся. Опытные мореплаватели живо откликнулись на идею двух научных экспедиций. Того более, они принялись осаждать учёный совет, самого министра. В проснувшейся энергии своей могли дойти и до государя, чего весьма опасался маркиз.

Поначалу разногласия возникли по кандидатуре начальника южного вояжа. Предлагали Ратманова, капитана достойного. Но Макар Иванович попал в кораблекрушение у Дании, от ледяной воды сильно простыл. Из Копенгагена прислал письмо с отказом от плавания. Крузенштерн рекомендовал капитана II ранга Головнина, но тот находился в плавании на «Камчатке». Тогда учёный адмирал высказался в письме министру такими словами: «Наш флот, конечно, богат предприимчивыми и искусными офицерами, однако из всех тех, коих я знаю, не может никто, кроме Головнина, сравняться с Беллинсгаузеном».

«Беллинсгаузен? Кто таков? Ах, бывший мичман на «Надежде»... Любопытно, один ли Крузенштерн хлопочет за него? Ещё и Ратманов... А кто из сильных мира сего?» — терялся в догадках де Траверсе. Приказал осторожно разузнать. Велел подать формулярный список. Плавал с Рожновым. Сейчас Пётр Михайлович исполняет обязанности помощника командира Кронштадта. Невелика шишка. Служил под началом адмирала Ханыкова, Царствие ему Небесное...

Доложили, никто из сановных за Беллинсгаузена не просил.

«Где сейчас служит? У Грейга на Черноморском. Получил в командование новый фрегат. Значит, недаром за него моряки ратуют».

Царь при каждом докладе Аракчеева о делах текущих справлялся о том, как морской министр ведёт приготовления к походам на юг и север. Волей-неволей Траверсе приходилось поторапливаться.

Колокольчиком вызвал Иван Иванович дежурного генерала Назимова.

— Василий Гаврилович, потрудитесь фельдъегерской почтой отправить в Севастополь приказ Грейгу. Пусть пришлёт капитана Беллинсгаузена в Петербург.

Назимов карандашиком в блокнотике сделал пометку и вопросительно взглянул на министра, ожидая, не последует ли каких других распоряжений. Маркиз провёл ладонью по гладковыбритой щеке, припоминая, что же хотел сделать ещё? Вспомнил! Как же мог такое забыть?! Едва вскрылась Нева, к Адмиралтейству подошли четыре корабля с верфей Охты и Лодейного Поля. Они предназначались для кругосветных плаваний. Глядя в окно Зимнего дворца, государь залюбовался шлюпами в белых парусах. Тут-то он обронил фразу: «Мы пошлём экспедицию для мирных и благонамеренных открытий на востоке».

Обычно памятливый де Траверсе эти слова запомнил, но только сейчас спохватился:

— И ещё впишите в приказ: наречь новые суда такими именами — «Мирный», «Благонамеренный», «Открытие» и «Восток». Запомнили?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Выполняйте.

С чувством исполненного долга маркиз засобирался домой. Закрытая карета ждала его у чёрного хода. Слух о намечавшихся вояжах уже распространился по флоту. Молодые офицеры осаждали адмиральские подъезды, норовя через головы своих начальников подать прямо в руки министра рапорты, просили зачислить их в экипажи. Другие действовали через влиятельных родственников. Третьи ломились к Лазареву. Тот занимался подготовкой шлюпов к походу, а уж как отбивался, один Бог ведает.

Флагманом Первой дивизии де Траверсе назначил шлюп «Восток», корабль того же типа, что «Камчатка» и «Открытие». Его строил в 1818 году англичанин Стоке на Охтинской верфи в Петербурге. «Восток» имел водоизмещение 900 тоны, длину 39,5 метра, ширину 10 метров и осадку 4,5 метра. Делался он из сырого леса, корпус оказался слишком слабым для плаваний во льдах, особых креплений не было. При первом же осмотре Лазарев нашёл, что судно никак не подходит для дальнего вояжа из-за малой вместимости трюмов и тесноты как для офицеров, так и команды. Когда же он повёл шлюп в Кронштадт, то обнаружил и скверные мореходные качества, и конструктивные недостатки — излишнюю высоту рангоута и мачт, отсутствие медной обшивки. Небрежную работу пришлось исправлять в кронштадтском доке — крепить подводную часть, обшивать медными листами. Но много ли можно сделать в считанные дни?..

Зато «Мирный», строившийся как военный транспорт «Ладога» на верфи в Лодейном Поле мастером Колодкиным, обладал сносными качествами, снабжался второй обшивкой, сосновый руль был заменён дубовым, делался из доброго леса с железным креплением. Однако ход корабль имел довольно малый.

Плохо, что такие разнотипные суда соединялись в одной экспедиции. Лазарев в письме к другу потом воскликнет: «Для чего посланы были суда, которые должны всегда держаться вместе, а между прочим, такое неравенство в ходу, что один должен беспрестанно нести все лисели и через то натруждать рангоут, пока спутник его несёт паруса весьма малые и дожидается? Эту догадку предоставляю тебе самому отгадать, а я не знаю».

Догадка крылась в малой морской опытности министра, вернее сказать, невежестве. Маркиз быстро усвоил русскую рабскую привычку угодить начальству, в его положении — государю императору, в ущерб делу, поставив подчинённых на грань верной смерти.

Но подобное озарение, никем не высказанное вслух, придёт уже после похода. Пока же Лазарев метался между доком и провиантскими складами, матросскими казармами и штабами флота, ругался с ушлыми подрядчиками и поставщиками, распоряжался загрузкой и экзаменовал офицеров, присылаемых из Адмиралтейства на замещение вакантных должностей.

Одному мичману Павлу Новосильскому повезло необычайно. Чем-то очаровал Михаила Петровича этот несколько нахальный, самоуверенный мичман, в ком чувствовались воля и крепкий характер. Он явился к Лазареву прямо на квартиру. Отдав честь, вручил письмо от отца, с которым тот был немного знаком. Быстрым взглядом окинул небольшую залу, увидел на полках секстаны, компасы, артифициальные горизонты, зрительные трубы, песочные часы и другие морские атрибуты.