Однако я по-прежнему пребывал в безмятежной уверенности, что недоброжелательные отзывы на мой роман ничего не значат. Критики и рецензенты просто не были готовы к появлению такой героини, как моя femme fatale[8]Лидия Гвилт из «Армадейла». Лидия не только всецело доминирует в произведении, как ни один из литературных женских персонажей, доныне известных, но и обрисована гораздо более выпукло и выразительно, чем любая из женщин, которых изображал или когда-либо изобразит в своих сочинениях Чарльз Диккенс. Всесторонний объемный портрет Лидии Гвилт — пусть коварной и жестокосердной, на взгляд невнимательного читателя или бестолкового рецензента, — стал подлинным tour de force.[9]

Да, к слову о жестокосердных женщинах: Кэролайн Г*** выбрала именно жаркое лето 1866 года, чтобы предъявить мне ряд претензий.

— Почему ты не хочешь подумать о женитьбе, Уилки? Ведь ты представляешь меня как свою жену всем или почти всем своим друзьям, бывающим у нас. Я для тебя и хозяйка дома, и корректор, и экономка, и любовница. Все твои знакомые знают, что мы живем как муж и жена. Давно уже пора воплотить в реальность такое о нас впечатление.

— Если ты меня хоть чуточку знаешь, дорогая Кэролайн, — сказал я, — значит, ты знаешь, что мне наплевать на впечатления и мнения других людей.

— Но мне не наплевать, — звенящим голосом заявила женщина, с которой я прожил последние двенадцать лет. — И Хэрриет уже стукнуло пятнадцать. Ей нужен отец.

— У нее был отец, — невозмутимо промолвил я. — Он умер.

— Когда малютке был всего годик! — прокричала Кэролайн. Она балансировала на тонкой грани между слезами и гневом, истерикой и здравомыслием — женщины часто доходят или умышленно себя доводят до такого состояния. — Хэрриет превращается в девушку. Она скоро выйдет в свет. Ей нужно твое имя.

— Глупости! — фыркнул я. — У нее вполне нормальное имя и вполне нормальный дом. Она всегда будет пользоваться моей поддержкой и нашей любовью. Чего еще может желать разумная юная женщина?

— Ты обещал, что мы купим или снимем особняк на Глостер-плейс в этом или следующем году, — прохныкала Кэролайн.

Я на дух не переношу женское нытье. Все мужчины, дорогой читатель, на дух не переносят женское нытье. Так было испокон веков. Разница лишь в мужской реакции на него: только очень и очень немногие мужчины, к числу которых отношусь я, отказываются поддаваться на подобный эмоциональный шантаж, весьма тягостный для слуха.

Я взглянул на нее поверх очков.

— Я сказал, что рано или поздно мы там поселимся, голубушка моя. И так оно и будет.

— Откуда такая уверенность? — раздраженно осведомилась Кэролайн. — Я еще раз встретилась с миссис Шернволд, пока ты весело проводил время с Диккенсом в Бирмингеме. Она говорит, что подумала бы о продаже или сдаче внаем своего дома, если бы ее холостой сын не собирался вернуться из Африки через год-полтора, а она обещала оставить дом ему.

— Положись на меня, милая, — сказал я. — Я обещал купить вам с Хэрриет особняк на Глостер-плейс — и сдержу свое слово. Ты можешь припомнить хоть один случай, когда я не оправдал бы твоих ожиданий, глупышка?

Она посмотрела на меня волком. Кэролайн Г*** была хорошенькой, даже красивой женщиной, несмотря на зрелый возраст (хотя она упорно скрывала свои годы, мои расследования привели меня к выводу, что, скорее всего, Кэролайн родилась тридцать шесть лет назад, в 1830-м), но она не казалась ни хорошенькой, ни красивой, когда злилась. Пусть в сотнях и тысячах произведений романтической литературы утверждается обратное, поверьте мне на слово, дорогой читатель: ни одна женщина не может остаться привлекательной, когда она хнычет или злится.

— Ты не оправдываешь моих ожиданий, отказываясь жениться на мне и стать законным отцом Хэрриет, — срываясь на визг, прокричала Кэролайн. — Не думай, будто я не в состоянии найти другого мужчину и выйти за него замуж, Уилки Коллинз! Даже ни на секунду не воображай ничего подобного!

— Я ни на секунду не воображаю ничего подобного, глупышка, — сказал я и снова уткнулся в газету.

Чарльз Диккенс, несмотря на все свои непроходящие недуги и неуклонно возрастающую боязнь поездов, похоже, проводил лето в свое удовольствие. В конторе «Круглого года» я случайно услышал, как Уиллс говорит Форстеру, что весеннее турне принесло Диккенсу доход в четыре тысячи шестьсот семьдесят два фунта. Владельцы фирмы «Чеппелы и компания», которых Неподражаемый однажды в разговоре со мной назвал «чистой воды спекулянтами, но спекулянтами самого благородного, самого возвышенного толка», пришли в чрезвычайный восторг от своей доли прибыли и — едва только Диккенс вернулся в Гэдсхилл после состоявшегося двенадцатого июня заключительного выступления в Лондоне, чтобы «отдохнуть и вволю насладиться птичьим пением», — предложили контракт на зимнее турне из пятидесяти чтений в разных городах. Уилле сказал Форстеру, что поначалу Диккенс хотел запросить семьдесят фунтов за вечер (он не сомневался, что выручка от продажи билетов оправдает подобное требование), но в конечном счете предложил провести сорок два выступления за две тысячи триста фунтов в общей сложности. Чеппелы тотчас согласились.

Весь июнь и июль Диккенс принимал в Гэдсхилле гостей, посещал местные ярмарки, где судил все соревнования подряд, от бега в мешках до крикетных матчей, и занимался своими делами, конечно же. Он еще не приступил к работе над новым романом, но начал подготавливать к печати новое «Собрание сочинений Чарльза Диккенса», которое предполагалось выпускать постепенно, по одному тому в месяц. Разумеется, Неподражаемый не мог остаться в стороне от такого дела, а потому вызвался написать новое предисловие к каждому роману.

Это собрание сочинений станет не только самым популярным из всех, выходивших в свет ранее, но и последним прижизненным.

Тем летом я часто виделся с Диккенсом как в Гэдсхилле (где я всегда заставал не менее полудюжины гостей), так и в Лондоне (он наведывался в контору «Круглого года» по крайней мере два раза в неделю, и мы с ним частенько обедали или ужинали вместе). Диккенс, в настоящее время уже продумывавший сюжет следующей рождественской повести для нашего журнала, репетировавший новые вещи для зимнего турне и писавший пре дисловия к новому собранию сочинений, вдобавок ко всему сообщил мне, что у него имеется ряд интересных задумок для нового романа, который он рассчитывает издать выпусками весной 1867 года. Он поинтересовался, над чем я сейчас работаю.

— У меня есть несколько идей, — сказал я. — Две-три сюжетные нити и несколько бусинок, чтобы на них нанизать.

— Что-нибудь такое, что мы сможем опубликовать в нашем журнале?

— Вполне возможно. Я подумываю об истории с участием сыщика.

— Из сыскного отдела Скотленд-Ярда?

— Или из частного сыскного бюро.