всего несколько монеток – ему надо было встать «в хорошем» белом районе.

В Гарлеме у него не было перспектив, в Гарлеме всё идеологично. С обложек немакулатурных книг сурово смотрят Мартин Лютер Кинг и лидер чёрных мусульман Малкольм Икс, взявший свою фамилию, чтоб отказаться от фамилии, навязанной предкам, проданным в рабство. Ведь американские рабовладельцы отнимали свободу вместе с фамилией, заменяя её своей собственной. Именно под влиянием Икса боксёр Кассиус Клей назвался Мохаммедом Али, подчеркнув, что у мусульман нет расизма.

Ведь официально отменённая в 1941 году расовая дискриминация реально смягчилась только по части «бумажного пакета» – фейс-контроля, впускавшего в церковь, общественные места и клубы людей, кожа которых была светлее упаковочного пакета.

И при всей крохотности Манхэттена большинство белых ньюйоркцев никогда не посещали Гарлем, а границу Колумбийского университета и Центрального Парка принято считать меловым кругом, за который опасно ступать. Местные уверяли:

– Там нечего смотреть! Гарлем – стандартное гетто. Если хотите посмотреть действительно ужасный район, езжайте в Бронкс. Там бедность и преступность выше! И есть местечки, где девять жителей из десяти умерли от передозировки, пуль и болезней, переносимых крысами! Зато там без декораций снимают кино о временах Второй мировой! Впрочем, не езжайте, вы оттуда не вернётесь живыми!

А туристы заглядывали сюда на двухэтажных экскурсионных автобусах: «Нью-Йорк. Гарлем. Групповая экскурсия без выхода из автобуса для безопасности. 89 долларов». Мы видели пару таких автобусов с пассажирами, разглядывающими жителей гетто из-за стекла, как зверюшек в зоопарке. Хотя гарлемцы вместе и по отдельности, от годовалой крошки до дряхлого старика, смотрелись неиссякаемым парадом индивидуальностей на фоне белых американцев, словно выкрашенных одинаковой пестро-серой краской.

Жан Бодрийяр писал: «Отсутствие индивидуальности лиц в Америке поражает, персонализированных характеров просто нет. За лицами европейцев стоит целый круг собственных, индивидуализированных представлений о мире, людях, политике и культуре. Лица американцев представляют полный контраст, приспособление культивирует бесцветность».

Типичные белые лица на Бродвее и правда смотрелись крайне невыразительными, неподвижными и непроницаемыми, разве что иногда посылали резиновой улыбкой сигнал о безопасности контакта – но таков здесь хороший тон. Признаться, мне и актеры американского кино в силу этого всегда казались на одно лицо.

Историк и социолог Макс Лернер писал об этом: «Американский образ жизни при всей своей внешней энергичности в общем эмоционально не выразителен. Эмоциональное богатство романских народов, к примеру, представляется здесь взрывоопасной несдержанностью».

Потому после будничных кварталов Манхэттена казалось, что в наэлектризованном воздухе Гарлема, пропитанном ритмом барабанов, пóтом и приторными духами, нон-стопом идёт спектакль, в котором отточен каждый звук, каждый жест и каждый взгляд прохожего. И видно, насколько этот спектакль неприятен белым американцам, ненавидящим, презирающим и боящимся чёрных.

И понятно, насколько чёрные ненавидят, презирают, но не боятся белых, даже если на них полицейская форма. Легко и бездумно живут своей яркой, бедной, криминальной и бесперспективной жизнью, напевая и пританцовывая. Не забывая при этом, что «в 1776 году возникло первое в мире свободное демократическое государство США, а всего через 90 лет в 1866 году в нём отменили рабство чёрных».

Тут к месту вспомнить, что считать индейцев «людьми с наличием души» булла папы римского Павла III повелела только в 1537 году, впрочем, это не сильно улучшило их жизнь. Ведь закон о гражданстве индейцев на собственной земле был принят только в 1924 году, всего через 148 лет после образования свободного демократического государства США. Принять его вынудила Первая мировая, на которой индейцы и чёрные воевали плечом к плечу с белыми американцами, а прежде они получали гражданство только через браки и военную службу.

Что касается Гарлема, то многие американские политологи, скидывая со счетов сопротивление немногочисленных индейцев, считают, что Америке не грозит успех левых потому, что вся классовая ненависть трансформирована в расизм. И в силу этого и многого другого Гарлем кажется установленной бомбой, жаждущей своего подожжённого фитиля.

99 % американского населения понаехавшие и родившиеся у понаехавших, и общего у ирландца и китайца даже меньше, чем было у эстонца и узбека в Советском Союзе. Упрощая сосуществование несовместимого, США и СССР унифицировали население отрыванием лепестков национального прошлого.

Полицейские государства предпочитают людей-обрубков, у которых нет собственного прошлого, потому что их легче начинить придуманным прошлым. У нас с 1991 года началось самоидентификационное просветление, копание в архивах и сжигание фальшивок. Конечно, оно волнует тех, чьи предки попали в тоталитарную мясорубку, и пугает тех, чьи предки крутили ручку этой мясорубки. Но и для первых, и для вторых это плоть и кровь истории, и они готовы убивать друг друга именем собственной версии.

А американцы в основном равнодушны к прошлому – потомков колонистов оно не украшает, а корни свежепонаехавших в других странах – уничтожение аборигенов и завоз чёрных рабов не имеет к ним отношения, и они не готовы платить по его счетам. Потому в России «историей больны» все, в США только некоторые интеллектуалы и некоторые правозащитники.

На нашей территории всего 70 лет назад была война с Гитлером, и в каждой семье есть коробка с медалями. А на американской земле не было войны, не в том смысле, что не воевали, а в том, что это не их земля. Ведь даже Гитлер говорил, что, если Европе нужны земли, их можно получить только в России, сравнивая свой план с колонизацией Америки.

Рассуждая об этом, мы покинули Гарлем и по совету славистки отправились в «красивый, но грязный» Гринвич Виллидж. Заблудились и оказались между отелем St. Marks и домом с толерантной вывеской «Фалафель. Шаварма». Улица напоминала провинциальную южноевропейскую, кабы не налепленные друг на друга азиатским способом магазины, рестораны, рекламы и вывески.

Толпы расползались по заведениям ужинать, и выше колен улица смотрелась нарядно. Но ниже колен чернела стена выложенных мешков с мусором, а возле некоторых мешков скелетами стояли секции выброшенной офисной мебели, потёртые диваны и увядшие цветы в горшках. В Европе после закрытия магазинчиков и небольших офисов тоже выставляют мусор, но не делают этого на торгово-развлекательных улицах. А здесь прохожие спотыкались о помойку длиною в тротуар.

Называлось это St. Mark’s Place и было одним из моднейших мест продвинутой молодёжи. Когда-то тут жил Джеймс Фенимор Купер и возникла первая в стране школа поварского искусства. В ХХ веке на St. Mark’s Place набились левые, контркультурщики, наркоманы, бездомные, музыканты и борцы за права человека, а в начале семидесятых здесь родился панк-рок.

Нынче St. Mark’s Place заполонили магазинчики, продающие одежду и прибамбасы для молодых альтернативщиков и бунтующих подростков. Их не напугаешь ни горами мусора, ни