Глаза у нее сверкнули. Ой-ёй.

– Вы не платили за детско-родительскую группу, – сообщила она, пока вокруг нас на Большой зеленке бурлила толпа родителей. – Я вас предупреждала.

Преуменьшением было бы сказать, что я умоляла и канючила. Мы не знали, что ее предложение имеет срок давности, сказала я. Сообщила этой начальнице, что Лэндону больше некуда податься. Предложила оплатить задним числом все взносы за детско-родительскую группу. Привлекла подругу, чтобы замолвила словечко. Но администрация не сдавалась – даже после того, как я начала таскать Лэндона с собой, когда забирала его брата в конце каждого дня занятий. Такова была моя чахлая попытка эмоциональной манипуляции, но других рычагов я не нашла.

– Мамочка, а я тоже сюда буду ходить? – пропищал Лэндон, лохматый блондин с громадными карими глазами, и этот вопрос я передала замдиректора Си, пытаясь воззвать к ее человечности.

Замдиректора Си наблюдала, как Лэндон ковыляет по классной комнате старшего брата и носится по Большой зеленке, но взгляд ее оставался холодным, и вскоре она стала избегать меня. Через неделю администрация «Сун Цин Лин» приняла в садик сына наших американских друзей, которым я этот сад посоветовала. Мне словно оплеуху отвесили: наши мальчишки одного возраста.

Лэндон не пойдет в «Сун Цин Лин». Он начнет в двуязычном международном садике, похожем на «Викторию», куда мы все же не отдали Рэйни.

В последующие годы я еще задумаюсь, не следовало ли уступить Си, особенно учитывая, что у Лэндона не клеилось ни с дисциплиной, ни с китайским, для чего среда, в которой рос Рэйни, прокладывала ровный путь. Занятия Лэндона – с англоязычным и китайско-язычным учителями – имели мало общего с формирующими привычки устоями и высокими требованиями «Сун Цин Лин».

Зато Лэндон никаких разрешений ни на что не спрашивал.

* * *

В последний день в средней группе занятия завершились на несколько часов раньше.

Мы с Робом пришли, когда наш сын и пара сотен его однокашников сыпались по лестницам из классов и выплескивались на Большую зеленку. Они заполонили лужайку, зазвенели их голоса. – Фансюэлэ – уроки кончились! – Дэнво – подожди меня! Подожди! – Ици ваньба! – Давай играть летом вместе!

Рэйни держал за руки двух одногруппниц – Дунгэ и Гуа-Цзы, и все трое неслись к краю Большой зеленки и кустам.

– Давайте искать червяков! – провопил Рэйни, вскапывая участок шоколадно-коричневой почвы и тяня за кончик шевелившийся розовый клубок червя.

– Ф-фу, – сказала Дунгэ, миловидная девочка в платьице цвета морской волны, морща нос. Гуа-Цзы тоже отшатнулась. Мама Дунгэ – тихая женщина-буддистка, вечно выделявшаяся в толпе фасонистых горожан «Сун Цин Лин». Сегодня она решила поговорить о лете.

– Вам нравится ходить под парусом? – спросила она, пока наши дети бесновались по кустам.

– Мы никогда не пробовали, – ответила я.

– Парусные прогулки – это здорово, – сказала она. – Дети могут учиться равновесию и в то же время физически тренироваться. – Я впервые слышала подобное описание этого досуга.

Шапито перевозбужденных детей и родителей двинулось к выходу. Охрана на воротах сняла мундиры, и я заметила улыбку-другую у этой фаланги мужчин, которые когда-то казались такими устрашающими. Глянула на Рэйни. Терпеливый вожак, он ухитрился преобразовать отвращение девчонок в любопытство – всего за десять минут, и Дунгэ уже держала червяка против света – проверяла на прозрачность. На расстеленных в траве древесных листьях лежала шевелившаяся кучка.

– Ладно, пошли звонить в колокол! – крикнул Рэйни, меняя курс, и полез на садовскую лазательную конструкцию – двадцатифутовые желтые шесты, соединенные между собой горизонтальными канатами. Красный металлический колокол висел на верхней перекладине, Рэйни схватился за веревку и дернул со всей мочи, вися в воздухе над нашими головами.

– Динь-динь-динь! Дон-дон-дон! – звонил Рэйни. – Фансюэлэ – уроки кончились! – завопил он своим сверстникам, которые все еще орали у ворот.

Дунгэ, плеща хлопковым платьицем на вечернем ветру, тоже полезла по канатам, вскинув лицо. Вскоре они уже звонили вместе.

– Последний день занятий! – вопил Рэйни с небес.

– Последний день занятий! – вторила ему Дунгэ, держась за веревку чуть ниже ладони Рэйни, и детский смех мешался со звяканьем и звоном.

На земле мама Дунгэ бубнила о заведенном у них с дочерью распорядке: они вдвоем слушают записи текстов Конфуция, Мэн-цзы, Лао-цзы и Чжуан-цзы.

– Она с трех с половиной лет слушает, – сказала мама девочки. – Исследования показывают, что утреннее время сразу после подъема – золото для ума.

Я перебрала в голове утренний распорядок Рэйни: овсянка с молоком, после чего полчаса игры в «Звездные войны Лего».

– А Дунгэ уже и читает классику? – спросила я, подозревая, что ответ мне известен.

– Да, я читаю ей по три абзаца каждый вечер. А затем показываю на персонажей, и она повторяет по памяти. Все схватывает. В наших чтениях попадается столько прекрасных фраз. Вы слышали о «Книге перемен»?

– Да, но с текстом не знакома, – ответила я.

Глянула на Рэйни и Дунгэ: один за завтраком изображает бои на световых мечах, вторая просыпается каждое утро под чтение Конфуция. Им надоело звонить вместе, и они теперь дергали за веревку по очереди. В этот миг, казалось, ничто их не разделяет: ни национальность, ни язык, ни религия, ни пол, ни даже умение играть на блок-флейте.

Мать Дунгэ завершила свою речь.

– На этой неделе мы будем разбирать «Канон сыновней почтительности», – сказала она. – Не важно, сколько из этого понятно. Если долго давать этот текст, он запомнится. Вам понравится – это китайская классика. Вам надо попробовать с Рэйни.

Я глянула вверх. Воздух в тот день был не очень грязным, три разбухших облака лениво плыли по просторам серого неба. Начальства, с которым я ссорилась последние два года, нигде не было видно. Звон, который устроили наши счастливые дети, носился между небоскребами, нависавшими над детским садом, отдавался эхом, а затем растворялся в пустоте.

– Может быть, – отозвалась я. – Может, и попробую.

Эта книга – исследовательская проза, результат семи лет жизни, изысканий и воспитания детей в Шанхае. Я изменила имена и некоторые детали, по которым можно определить тех, кто делился со мной сведениями или был втянут в дела, способные либо компрометировать их (или связанных с ними людей), либо привлечь внимание властных органов Китая. Изменила я и название детского сада Рэйни.

Я благодарна юным китайцам, согласившимся принять участие в моей работе. Дарси – подросток, с которым я познакомилась в Шанхае, и мне довелось наблюдать, как он вырос в уверенного молодого человека, рассказавшего мне, сколько китайцев примиряют то, что им говорят, с тем, что у них на душе. Аманда открыла мне историю убийственных жертв, на какие идут шанхайские учащиеся; в ее истории я увидела юную себя, а ее решимость меня вдохновляет. Лорен просветила меня насчет жестокой судьбы, какую терпят провинциальные семьи; пусть ветра принесут ей и ее семье все, чего этим людям хотелось бы. Благодарю всех, кто согласился на интервью для этой книги. Без вас этот проект не состоялся бы. На стадии сбора сведений и исследований я обращалась и к нескольким помощникам и благодарна им за самоотверженность и доверие. Один предпочел остаться непоименованным, а остальные – Мишель Ху, Шуан У, Янь Юйжань и Цин-и Чжу.