Осмотром двери и засова Сигирик не удовлетворился, потребовал показать ведьму. Лия, умничка, где-то раздобыла веревку, и когда мужчины вошли в комнату, то обнаружили встрепанную ведьму в одной сорочке. Девушка сидела в углу, связанная по рукам и ногам, и зыркала на вошедших полубезумным взглядом. Святоша поверил, и немудрено, Рамон сам едва не поверил страху, плещущемуся в зеленых глазищах. Сигирик ушел довольный и больше не приходил.

Дни бежали, один за другим, слишком быстрые для того, чтобы удержать. Рамон подсчитал: выходило, что люди Амикама (или его родича, неважно, на самом деле) появятся как раз к свадьбе герцога. Хорошо бы приурочить побег к ночи после свадебного пира: когда полгорода мается похмельем, кому будет дело до ведьмы и ее стража? Да и Эдгара хотелось бы повидать, кто знает, удастся ли после возвращения. Если рыцарь вернется вообще. Нет, он по-прежнему не собирался прятаться, но два дня пути в одиночку по чужой земле: может случиться что угодно, пусть даже в тех местах, где, если верить Амикаму, совершенно безлюдно. Рамон вырос там, где деревни теснились едва ли не одна на другой, а соседи были готовы перегрызть друг другу глотку за полпяди земли, и то, что здесь можно проехать два дня и не встретить никого живого, казалось невероятным. Что ж, вот сам и увидит.

Амикам согласился с доводами; исчезнуть из города они решили в ночь после свадебного пира. Люди приехали за день до того. В городе они не появились. Где и как Амикам сумел спрятать дюжину воинов, Рамон не спрашивал. Впрочем, даже если б и спросил, едва ли получил бы ответ.

Рыцарь был настолько поглощен подготовкой к побегу, что едва не забыл о светских обязанностях. Свет, однако, напомнил о себе приглашением на посвящение новых рыцарей. Герцог Авгульф решил, что грядущая перед свадьбой коронация — повод проявить щедрость и великодушие, а заодно и вознаградить тех, кто заслужил. И увидев в списке из полудюжины имен Хлодия, Рамон не на шутку расстроился. Мальчишка мог бы и написать — даром, что с его отцом они рассорились. В конце концов, оба, и отец и сын, пока живут на его землях и в его замке. И по-прежнему связаны присягой.

Рамон не стал ни скандалить, ни выговаривать. На церемонии коротко поздоровался с Бертовином, незачем выносить сор из избы. От души поздравил Хлодия, как бы то ни было, мальчик показал себя хорошо, и Рамон был рад за него. Теперь, когда замок перейдет к бывшему оруженосцу, ни одна собака не тявкнет. Высидел положенное приличиями время на пиру и вернулся домой. Не складывалось у него с праздниками посвящения, хоть ты тресни, другим радость, а самому — тоска одна. Да и на коронации, хоть рыцарь и присутствовал на таком событии впервые в жизни, тоже оказалось не то чтобы весело. Любопытно, не более того. Жаль, Эдгара нет, тот бы смотрел во все глаза, запоминая каждую деталь, а потом уши бы прожужжал, рассказывая о том, что символизирует тот или иной жест. А так… Не складывалось у рыцаря с церемониями.

Эдгар объявился вечером накануне свадьбы. Отъевшийся на дармовых харчах — впрочем, полным он казался только по сравнению с тем, каким был раньше. Обретший новую, несуетную уверенность. И все же брат Рамону не понравился. Со стороны, может, и незаметно, но рыцарь ясно видел: что-то точило Эдгара изнутри. Расспрашивать он не стал: сам расскажет, если захочет. И когда узнал, в чем дело, только и смог потрясенно выдохнуть: «Эк тебя угораздило». Больше они об этом не говорили: и без того все понятно, к чему бередить раны?

Впрочем, Эдгару планы брата тоже не понравились. Посвящать его в подробности Рамон не стал, предупредил только, чтобы потом не удивлялся. Хвала Господу, ученый не стал читать морали. Только сказал:

— Я с тобой. Одному возвращаться опасно.

Он и вправду все понял, и как же легко стало на душе. Хоть сейчас не нужно оправдываться и объяснять.

— Нельзя, — ответил Рамон. — Меня в худшем случае разжалуют. Тебя, простолюдина, казнят без разговоров. Как соучастника.

— Может, оно и к лучшему.

— Нет. Все остальное можно исправить. Смерть — нет.

Эдгар невесело усмехнулся и надолго замолчал. Крепко, видать, зацепило. И помочь ничем не поможешь — только ждать, когда забудется. Да надеяться, что у парня хватит ума не натворить глупостей. Хотя за Эдгаром глупостей отродясь не водилось.

Брат уехал под утро. Церемония была назначена на обед, так что Рамон даже успел вздремнуть.

Саму свадьбу он толком не разглядел: много людей, много музыки и цветов, много вина. Мешали мысли о том, что ночью… сегодня ночью. И все же жаль, что нельзя отложить бегство, Эдгар определенно ему не нравился, по-хорошему нельзя бросать парня одного в таком состоянии. Друзей в городе у него нет, помочь некому. Но увы, ничего уже не переиграть.

Свадебный пир Рамон высидел, точно на иголках. Улыбался, вместе со всеми поднимал здравицы в честь молодых, пил и танцевал. И считал мгновенья до того, как можно будет уйти.

Лия не спала. Ждала, бледная, молчаливая, собранная. Рамон на миг прижал ее к себе, провел ладонью по волосам.

— Пойдем.

Взял за руку и вывел за ворота.

Амикам с двумя воинами встретил их в условленном переулке. Лия пошла с отцом, сам Рамон направил коня к воротам. Поначалу он вообще хотел уехать из города днем, вместе с Лией, у всех на глазах. Мол, побоялся держать ведьму в доме, где прислуги всего ничего, а воинов нет вовсе. В замке оно надежней будет. Но потом сообразил, что тогда в первую очередь возьмутся за тех, кто оставался в замке, — и кто знает, поверят ли на слово, что ни Рамон, ни ведьма не появлялись.

Ворота по-прежнему не закрывали круглые сутки. На вопрос стража — мол, куда понесло среди ночи — Рамон ухмыльнулся и предложил поехать с ним, подержать свечку. Охранник гоготнул и больше ни о чем не спрашивал.

Через четверть часа он встретил дюжину воинов с запасными лошадьми. Потом появились Лия и Амикам. Тот обнял всхлипывающую дочь, махнул рукой на прощанье и растворился в темноте.

До утра они ехали не останавливаясь, за все время проронив едва ли десяток слов. Перед рассветом стали в лесу, не разбивая лагеря. Старший среди воинов предупредил: стоянка будет лишь два-три часа, чтобы позволить Лие немного поспать. Она и вправду выглядела неважно, то ли от усталости, то ли от переживаний. Но не жаловалась. Она вообще ни на что не жаловалась, только прижалась к рыцарю и уснула, мгновенно, точно задули свечку.

За временем Рамон не следил: признаться, сам задремал после бессонной ночи. Он открыл глаза, когда старший легонько тронул за плечо, проснувшись мигом, как бывало и раньше в походах. Разбудил Лию. Перед отъездом поели. Пусть сухомятка, все лучше, чем гнать на голодный желудок. И снова в седло.

Рамону нравилось, как они ехали: ровно и ходко, даже несмотря на то что приходилось подлаживаться под женщину в тягости, останавливаясь передохнуть куда чаще, чем требовалось бы, будь в отряде одни мужчины. И воины ему нравились. Достаточно посмотреть, как старший ведет отряд: быстро, но без лишней суеты, как каждый знает, что ему делать, неважно, в пути или на привале, как держатся в седлах и как обходятся с оружием. Эти — довезут. Костьми лягут, но довезут.