него.

– Еще лучше, – уточнила одна из подружек.

– Спасибо, Ариадна, – Валме чмокнул девушку в щечку, та хихикнула.

Тоже мне воительницы, корнеты и канониры! Куртизанки… Самые обычные куртизанки – ни ума, ни совести, одна наглость да смазливые мордашки. Им нет дела до войны, они заняты своими делишками: тряпками, кокетством, погоней за мужчинами.

Поликсена была другой, священник бы сказал, что она не создана для этого мира, вот Создатель и открыл ей дверь в Рассвет. Может, и так, только от этого не легче.

– Вы споете? – не отставала толстушка.

– Клелия… – томно протянула София. – Не пей так много.

– Разрубленный Змей! – взвизгнула Клелия и сплеснула вино на скатерть. – Я – морской офицер, а сегодня ночь святого Андия!

– Андий одной ногой ходит в святых, другой – в демонах, – заметил Алва, – а когда-то он был богом.

– Расскажите, – закатила глаза толстушка.

– Да, да, – прощебетали остальные, – расскажите. Как – демон?

Луиджи не понял, то ли нога Алвы случайно коснулась ножки не Ариадны, а значит, Латоны, то ли Латона еще более случайно дотронулась до талигойца. Ворон улыбнулся:

– Женщин демоны привлекают сильнее святых, за что им… женщинам, огромное спасибо.

– Закатные твари! – взвизгнула Клелия, давясь вином – она и пила больше других, и пьянела быстрее. – Не надо нам историй! Так вы споете?

– Нет.

– Тогда спою я. – Марсель залихватски подмигнул пьяненькой «пантерке»: – Где моя лютня?

Но Ариадна куда-то выскочила, пробежав мимо Алвы, хотя мимо Валме было ближе, и тут же вернулась. С лютней. У талигойца есть лютня, есть любовницы, а любви нет, и это его счастье.

Марсель тронул струны, с умным видом склонил голову к плечу, откашлялся.

– Прошу считать эти куплеты моим тостом. Луиджи, наполни бокалы, им время звенеть.

Наполнить бокалы он может. Он и выпить может, и он выпьет. Эти женщины ничем не хуже других, а идти все равно некуда. Разве что на «Акулу», но там только часовые, и они тоже пьют. Моряк, который сегодня не пьет, оскорбляет победу и погибших. Моряк, который сегодня не напьется, утонет, это знают все.

Бокалы соприкоснулись, в воздухе повис тоненький звон, Клелия выхлебала все, остальные сделали по глотку, София потянулась за фруктами, то ли Латона обняла, то ли Ариадну, но ее глаза обшаривали талигойского герцога. Валме взял несколько аккордов, сфальшивил, засмеялся, начал сначала. На этот раз пошло гладко.

                            Благодатное лето сменило весну, —

пел талигоец, хотя лето уже перевалило за половину. –

                       Розы радуют глаз, о!

                       Подойдите, эрэа, скорее к окну,

                       Поглядите хоть раз, о!

                       По росистой траве пролегла полоса

                       Вся от крови красна, о!

                       Меня насмерть изранили ваши глаза

                       И сразила весна, о!

                       И пускай в поле ветер осушит росу,

                       Но не кровь мою алую, о!

                       И пускай мир забудет про вашу красу,

                       Но не сердце усталое, о…

                       Вечно алый ручей возле ваших дверей

                       Будет вечно струиться, о!

                       А прекрасная дама из башни своей

                       Все не хочет спуститься, о![39]

Девицы загалдели, каждая чувствовала себя прекрасной дамой, и каждая была не прочь спуститься из башни. Какое там «не прочь», они только и думали, как побыстрей оттуда выскочить и повиснуть на шее кавалеров. Кавалера… Демона.

– Я поднимаю бокал за весну, – провозгласил Валме, – и я не нарушаю ваш приказ, маршал, ведь весна – тоже дама. Весна – сестра цветов, а кто наши дамы, если не цветы?

– Я н-н-не цветок, – запротестовала Клелия, – я…

– Ты – ягодка, – нежно шепнула София, – красная, круглая ягодка…

– А ты… – начала толстушка, – т-ты…

Брюнетка шлепнула не желающую быть ни цветком, ни ягодкой Клелию веером, рыженькая гаденько хихикнула, Клелия дернулась, громко помянула Разрубленного Змея с закатными тварями и потребовала налить. Марсель был занят лютней, поэтому бокал наполнил Луиджи, хотя делать это и не следовало.

– Вам не стоит больше пить, сударыня.

Зачем он это сказал? Ему все равно, а этой дуре уже море по колено.

– А я хочу, – заявила дура, – я всегда делаю, что хочу. И буду делать! А ты, – девица вперила взгляд в сидящего напротив Алву, – ты такой же, как и я… Я чувствую…

– Клелия, – пропела София, – вряд ли наш гость сочтет твои слова комплиментом, хотя он и впрямь делает, что хочет.

– Скорее я не делаю того, чего не хочу. – Герцог приподнял бокал. – Первый тост, сударыни.

– И чего же вы не хотите? – Латона пригубила бокал.

– К нашему великому сожалению, герцог не хочет петь, – вздохнула рыжая.

– Тогда снова спою я.

Песенка, которую завел Валме, была стара, как мир, и ее знали все. Луиджи тоже. Он и сам не раз и не два пел о том, что не хочет жить, потому что его отвергли. Почему он раньше не замечал, как глупы въевшиеся в уши песни?

– Я хочу умереть, что мне жизнь без тебя, – стонал Марсель. Потом к стонам присоединилась Клелия. Если у нее и был слух, то вино сказалось на нем не лучшим образом.

– Я хочу умереть, и умру я любя, – выводила девица, уставившись на талигойского герцога, но потом прервала себя на полуслове и лукаво, так ей, видимо, казалось, подмигнула: – Почему ты не поешь? Ты никого не любишь?

– Не люблю, – согласился Ворон, – да и умирать меня не тянет.

– А я думала, Первый маршал Талига не боится смерти, – хихикнула рыжая.

– Ариадна! – прикрикнула брюнетка, методом исключения окончательно ставшая Латоной.

– Рррокэ Алллва ничего ннне боится! – завопила Клелия.

– Боюсь, – лениво возразил герцог, – но не смерти. Смерть – та же женщина, ее нельзя бояться, но ее можно не хотеть…

– Маршал, – Латона поправила ленту в кудрях Ариадны, – а каких женщин вы хотите?

– Проще сказать, каких не хочу, – маршал поднял бокал. – Про одну вы только что слышали. Умирать мне никогда не захочется.

– А кто еще вам не нравится? – потупилась Латона.

– Птице-рыбо-девы, – сообщил Ворон.

– Герцог, неужели у бедняжек нет ни малейшей надежды? – протянула София.

– Ни малейшей, – отрезал Валме. – Я свидетель!

– Разрубленный 3-з-змей! – Клелия вскочила, снова опрокинув бокал, вино пролилось на платье, но пышка была слишком пьяна, чтоб это заметить. – Разрубленный Змей!.. Тебе ни с кем не бббудет так хорошо, кккак со мной! – Девица покачнулась. – Ни сссс кем и никогда…

– За такие слова, милая, придется ответить, – улыбнулся Алва, – причем немедленно.

– Нни сссс кем! – Клелия икнула и, глупо моргая, уставилась на Ворона.

– Уймись! – Ариадна ухватила толстушку за рукав, та вырвалась, свалив блюдо с фруктами, и вцепилась в рубашку маршала.

– Точно ни с кем? – синие глаза смеялись. – Поклянись.

– Якорь мне в глотку, – неожиданно отчетливо произнесла Клелия.

– В глотку потом, – заржал Валме, София шлепнула его