Дикарь дернул плечами, что должно было означать: кто знает?

— Кажется, я догадываюсь, — прошептан Арий. — Как его зовут?

— Рабы говорили, что он называет себя Аландр.

— Аландр, Аландр… Александр!

Арий понял, что нашел то, что искал. Больше ему нечего было делать здесь, у дикарей, праздновавших приход бога. Зрентшианец поднялся, кресло под ним бесследно исчезло.

— Но ты обещал научить меня общению с Духом.

— Как хочешь, — ответил Арий. Он коснулся ладонью лба дикаря, тот выпучил глаза и рухнул: знание убило его. Знание страшно, когда оно переходит пределы, отведенные человеческому рассудку.

Знание страшно, поверьте. Я знаю это…

Минуло два года с тех пор, как князья Сян Лян и его племянник Сяй Юй случайно стали свидетелями путешествия повелителя Поднебесной Цинь Ши-хуана к морю Ланье, после чего таинственный маг предсказал им великое будущее. Многое изменилось с тех пор в жизни чуских аристократов.

Скажем сразу, они последовали совету чародея и вернулись в родные края. К тому времени Поднебесная уже в полный голос стонала под гнетом Ши-хуана. Мало того, что владыка Цинь повелел строить Великую стену, мало того, что по его прихоти заложили дворец Эфангун, не имевший равных по величию и великолепию, император решил позаботиться и о загробном жилище. У Тянь-цзы появились сомнения, что он добудет эликсир бусычжияо. На смену лишившемуся доверия императора Сюй-ши появились другие кудесники, одни и которых пичкали Ши-хуана новыми снадобьями, а другие уверяли, что его шэнь непременно вернется в состояние гунь,[57]если только как следует позаботиться о теле. Потому-то Ши-хуан и повелел строить величественную усыпальницу, которой назначено было затмить могилы всех прежних государей.

Это сооружение должно было не уступать блеском дворцу Эфангун. Стены усыпальницы заливали бронзой, пол представлял собой искусно выложенную карту Поднебесной с дворцами из чистого золота, священными горами из вызолоченного серебра, реками и морями из ртути. Император брал с собой в последний путь многочисленных слуг и воинов из обожженной глины — тысячи и тысячи слуг. Охранять это великолепие Ши-хуан доверял бесчисленным ловушкам: ямам и автоматическим арбалетам.

На строительство усыпальницы были согнаны бесчисленные сонмы работников, которые прибавились к тем, что возводили Великую стену и императорские дворцы. Сначала на эти стройки гнали рабов и преступников со всей Поднебесной, затем, когда сделалось ясно, что сотен тысяч рабов и преступников все равно недостаточно, стали обращать в рабов крестьян, многие из которых, не желая становиться рабами, шли в преступники, чтобы, в конечном счете, все равно стать исполнителями прихотей императора.

На тех, кто оставались обрабатывать землю, промышлять ремеслом или торговлей, ложилось тройное бремя. Чтобы обеспечить рисом и рыбой строителей стены, караваны тянулись аж из самого Ци, за тысячи ли, через поля, леса и реки. Чтобы выковать нужное количество орудий, ремесленников обязали сдавать в казну все свои изделия. Купцам стало нечем торговать, и государство преследовало их, обвиняя в сокрытии доходов. Как результат, вся Поднебесная возненавидела Ши-хуана. Сян Лян воспользовался этой ненавистью.

Он был известен в Чу, этот аристократ. Его уважали линчжу, его, как ни странно, любил простой люд, так как Сян Лян, в сравнении с другими хоу, не был ни высокомерен, ни излишне корыстен. Сян Лян думал зажечь искру недовольства, и был поражен, когда эта искра вдруг обратилася в пламя.

Вначале восстали крестьяне тина, чьи земли были прежде во владении фамилии Сян. Они поднялись разом с таким пылом, какой почти испугал Сян Ляна, не рассчитывавшего, что дело зайдет так далеко и так сразу. Оставив работу, крестьяне наточили свои кетмени, а кто побогаче вынули из тайников мечи и луки и примкнули к Сян Ляну.

Тот, немало дивясь подобному повороту судьбы, объявил себя вождем молодых негодяев, но спустя день, обнаружив, что «негодяев» уже более тысячи, провозгласил себя ваном. По совету фанши, повстречавшегося на берегу Голубой реки, Сян Лян избрал своим символом Солнце, а себя приказал величать Князем Солнца. Племянника, еще совсем юного, но могучей статью вызывающего восторг у согбенных тяжким трудом би чжу, Сян Лян объявил своим первым помощником — Принцем Солнца. Восставшие нарекли себя Детьми Солнца, перетянули лбы повязками с изображением солнечного диска и подняли знамя, невиданное в Тянься — красное с огромным пылающим солнцем. В первый раз стоя под этим самым знаменем, Сян Лян был мрачен.

— Мы плохо кончим! — буркнул он стоящему подле племяннику.

Тот по молодости своей был настроен более оптимистично.

— Все будет хорошо, мы победим! — сказал он.

Сян Лян, искушенный в походах и битвах лишь горько усмехнулся. Он-то знал, что стоит тысяча или две крестьян против искушенных шицзу, вооруженных арбалетами и мао. Потому-то Сян Лян не позволил себе долго рассиживаться. Он повел свое войско по землям Чу, поднимая на бунт все новые толпы би чжу. Под знамена солнцеповязочников сбегались крестьяне, ремесленники, рабы. Потом стали приходить люди более зажиточные — торговцы и даже ши. Наконец, удостоверившись в размахе движения, начали сходиться и линчжу, мечтавшие о возврате земель и богатств, конфискованных Ши-хуаном.

Спустя месяц под началом Сян Ляна было тридцать тысяч человек, из которых половина — вооруженные; спустя два это число утроилось. Солнцеповязочники шли от города к городу, распахивавшими ворота. Императорские наместники разбегались, гарнизоны складывали оружие, а нередко и переходили в стан бунтовщиков. Вскоре весь юг был объят пламенем восстания, стремительными языками расползавшимся по территории других покоренных Цинь царств. Взбунтовались сотни тысяч би чжу, согнанных на строительство Великой стены и императорской усыпальницы, доведенные до отчаяния разорительными поборами крестьяне деревнями бросали работу и вливались в ряды бунтовщиков. Поднебесная в едином порыве поднялась против своего повелителя.

Поначалу Ши-хуан не придал особого значения разгоревшемуся мятежу. Он спокойно выслушал доклад Чжао Гао и небрежно бросил:

— Как они себя зовут? Дети Солнца? Они забывают, что Солнце принадлежит лишь мне, повелителю Тянься! Пошли против них войска. Только немного.

Куда больше императора беспокоили хунны, — эта степная саранча, — прорвавшиеся через Великую стену и разорявшие территории северных и центральных провинций. Именно против хуннов предназначалась армия, поспешно формируемая Мэн Тянем. Сто тысяч отборных латников должны преградить путь зарвавшимся дикарям и отшвырнуть их назад в Степь.

На юг отправились всего пять полков, которые были буквально раздавлены полчищами солнцеповязочников. Известие об этом слегка встревожило императора, но не изменило его убежденности относительно той угрозы, что представляли бунтовщики.