по – простому! – Александр Порфирьевич поднялся со стула, опустил голову, сунул левую руку в карман брюк, откинув назад фалду пиджака. – Давайте вздрогнем, пусть земля им будет пухом!

Опера встали и дружно выпили. Затем все как-то разом сели на свои стулья, часть дружно захрустела солеными огурцами с Черемушкинского рынка, кто-то с шумом квашеной капустой и черемшой оттуда – же. Пять открытых банок тушёнки, украшавших середину стола, постепенно освобождались от содержимого.

Затем, как водится, тут – же врезали еще по одной, вдогонку.

– Жаль парней! В самом расцвете сил! – тихо произнес Волченков и вновь взялся за бутылку. – Надо ведь в столб врезаться так неудачно!

– А сколько лет ребятам было? – Шишкин вопросительно уставился на Парнова.

– Малышеву – 36, а Павловскому – 26! – ответил за него Сергей Булкин, который с интересом наблюдал за тем, с какой скоростью и ловкостью Волченков разлил водку по стаканам.

– Хорошо хоть Антон цел остался, а то все, хана 96 отделению! – Марков задумчиво уставился в потолок.

– А ему и так хана, выгонят в шею! Кто-то ведь должен за все ответить! – Волченков посмотрел прямо в глаза Шелестову.

– Эй, полегче там! – Боря Гудков откусил от пучка зеленого лука, и стал яростно жевать! – Если Антона уволят, завтра меня здесь не будет! Пахать с утра до вечера, без выходных и проходных, а потом оказаться в народном хозяйстве, потому что наказать больше некого? Так нельзя!

– Точно! – не задумываясь, выпалил Шишкин.

– А зачем кого-то наказывать? – глубокомысленно переведя взгляд с потолка на стол, вдруг поддержал разговор Марков. – Случайность! Ребята действовали по обстановке, в них бросили гранату, в них стреляли, они организовали преследование! Павловский не справился с управлением, и все!

– Нет! Так, все слишком просто! В МВД так не бывает! – оживился Парнов. – Обязательно нужен заложник!

Все притихли, и внимательно слушали «Деда».

– И обязательно нужны оргвыводы! А как же! Без заложника никак! Система! Даю 85%, что Антон будет уволен в аттестационном порядке, в связи с «не соответствием занимаемой должности». Да! У него серьезное раскрытие по убийству. Да! В прошлом году мощную грузинскую команду квартирных воров снял. Да! Есть реализации разработок и куча благодарностей. Почти герой! Но все равно уволят! Сначала вызовут на аттестацию, потом им займутся в «гестапо», будут искать «компру». Вот если бы он еще лично Марио задержал бы, тогда, может быть, оставили служить, а так – нет!

– Ну, ты даешь, старый! – изумился Шелестов. – Спасибо, обласкал!

– Я тебя уважаю, Антон! Ты, настоящий мужик и настоящий опер! С большой буквы! Поверь мне! Таких как я, динозавров, которые отработали больше 35 лет в московской розыске, осталось 7 человек. И я тебе, из уважения, сказал правду! Имею право! Если бы мне было все равно, я промолчал бы.

– А может, это конторские подсобили! – пробормотал Шишкин и с надеждой посмотрел на присутствующих. – Антон раскрыл убийство по их «теме». Это они должны были раскрутить семью Марго.

– Бросьте вы фантазировать! Все будет хорошо, наши начальники не такие уж дураки, с кем-то им работать все равно надо? – Булкин дожевал огурец и взял еще один. – Шелестова уволят, Гудков сам уйдет, Парнов уже на пенсии, меня генеральный директор «Мосжиркомбината» к себе зовет начальником охраны, зарплату в два раза больше, чем здесь, обещает! И служебную «Волгу».

– У нас не заменимых, нет! До вас работали, и после нас будут работать. Придут выпускники средней школы милиции, и все начнется сначала! – изрек Волченков. – А посему, давайте выпьем за упокой душ наших погибших товарищей!

Задвигались стулья, опера поднялись и, помолчав немного, выпили.

– Не хочу с вами расставаться. – задумчиво произнёс Парнов, когда все присели на свои места. – Но всё живое имеет срок годности, и люди тоже. Опять же сердечко что-то стало пошаливать.

– Ой, да ладно! Сердце у него шалит! Не преувеличивай! Стакан водки только что принял, даже не закусывал! – попытался перевести всё в шутку Волченков. – Ну, появился там небольшой шум, ничего страшного, бабка дома всё вылечит!

– А для тебя, конечно, шумишко маловато, тебя бы больше устроили скрип и скрежет? – возмутился Дед.

– Не цепляйся. По мне, живи хоть вечно! – Волченков опустил вихрастую голову.

В кабинете повисла продолжительная пауза. Видимо, каждый внутренне переживал случившееся.

– Я не хочу, чтобы меня кремировали, когда умру. Не хочу и в земле гнить, чтобы меня червяки разные грызли, как наших парней, когда похоронят каждого из них на своей родине, – снова подал голос Парнов.

– А что же с тобой делать, когда умрёшь? Засушить и в музей МВД поставить, как ценный экспонат? – чуть улыбнувшись, спросил Марков.

– Да, нет! Туда не хочу, там мне не понравиться. А может из меня сделать чучело после смерти и поставить у меня в кабинете, в углу. Тогда я всегда буду с вами.

– Хорошо, мы подумаем. Набьём твою тушку отказными материалами и «поджопниками», чтобы стоял и не падал! А пока может споём что ни – будь! Всё равно сидим! – у Маркова, видимо, проснулось эстетическое чувство прекрасного, после мрачной шутки «Деда», как у потомственного интеллигента.

– И то, правда! Все там будем, кто раньше, кто позже, – поддержал его Антон.

– Андрюха! Давай доставай гитару, и врежь что ни – будь наше!

– Например, «Мурку», – задумчиво произнес Боря Гудков.

– Да, пожалуй! Пойду, схожу за ней, давно не доставал! – Андрей Шишкин поднялся со стула и отправился за гитарой.

Не секрет, что при застолье, сотрудники правоохранительных органов редко поют патриотические песни, которых написано в избытке всеми композиторами разных жанров.

Здесь особый случай. Специфика работы, круг общения и постоянный риск при выполнении своих служебных обязанностей, даже на манеру исполнения блатных песен наложили свой отпечаток. Такие общепризнанные шедевры пропаганды блатной жизни, как «Мурка», «Гоп – стоп», «Таганка», и другие, в исполнении представителя уголовного мира и в исполнении сотрудника милиции, звучат совершенно иначе. И дело совсем не в профессиональной деформации милиционеров, а в том, как они понимают эти песни, и как они относятся к тому, что в этих самых песнях главное.

Андрей вернулся довольно быстро. Удобно устроившись на стуле, сказал:

– Знаете, что! Я пару месяцев назад, классную вещь разучил. Старая русская песня, называется «Эх, дороги». Не помню, кто написал, но вещь сильная, аж за душу берет. Да и в тему.

Он настроил инструмент и в наступившей тишине зазвучали спокойные аккорды:

Эх, дороги, пыль да туман,62

Холода, тревоги да степной бурьян.

Знать не можешь доли своей —

Может, крылья сложишь посреди степей.

Вьется пыль под сапогами, степями, полями,

А кругом бушует пламя, да пули свистят.

Эх, дороги, пыль да туман,

Холода, тревоги да степной бурьян.

Выстрел грянет, ворон кружит.

Твой дружок в бурьяне не живой лежит.

А дорога дольше мчится, пылится, клубится,

А кругом земля дымится – чужая земля.

Эх, дороги, пыль да туман,

Холода, тревоги да степной бурьян.

Край сосновый, солнце встает.

У крыльца родного мать сыночка ждет.

И бескрайними путями, степями, полями,

Все глядят во след за нами, родные глаза.

Эх, дороги, пыль да туман,

Холода, тревоги да степной бурьян.

Снег ли, ветер. Вспомним, друзья,

Нам дороги эти позабыть нельзя.

Пока звучали аккорды и ребята, кто знал слова, потихоньку подпевали, Шелестов с удивлением обнаружил, что не слушает музыку, хотя Шишкин и играл, и пел классно.

Он подумал вот о чём:

– Как всё просто, раз! – и человека нет. Все его дела, хорошие или плохие, уже не важны. Правильно говорится: нет человека, нет проблемы! Остаётся только память, да и то, ненадолго. В могиле заканчиваются улыбки, прекращаются споры,