– Точно сказать не могу, но вечер – это крайний срок, – осторожно предположил Сухтелен.

В кабинете они были вдвоем, начальник школы и гусар, неожиданно ставший его заместителем.

– Значит, еще день продержаться, – кивнул Мандрыка, и вдруг его старое лицо осветилось молодым задором. – А может, сами справимся, господин полковник? Юнкера – орлы, им бы еще толковых офицеров побольше. А то ваша троица да Кузьмин. Остальные даже опериться толком не успели. Получили первую звездочку на погон и уже думают, будто они офицеры.

– А этот… Либченко? Все-таки капитан.

– Капитан-то он капитан, только полк покинул по болезни в самом начале войны и с тех пор перемещается с одной тыловой должности на другую, – чувствовалось, что Мандрыка недолюбливает курсового офицера.

– Понятно, – кивнул Сухтелен.

Он тоже был знаком с такими «заболевшими» и относился к ним не лучше старого полковника.

– Черт! – Гусар подпрыгнул, будто увидел помянутое им существо.

Было от чего. Стрельба снаружи резко усилилась, перейдя грань, отделяющую обычную перестрелку от боя.

Полковник тоже поднялся, став словно по мановению волшебной палочки бодрым и моложавым.

Оба штаб-офицера подумали об очередной атаке, однако долгая ночь преподнесла свой очередной сюрприз.

Было похоже, что кто-то напал на осаждающих с тыла и теперь огнем и штыком прокладывал себе дорогу к школе.

Именно так это поняли офицеры и юнкера. И не важно, спешили к ним на подмогу или, наоборот, намеревались найти безопасное убежище. Без всякой команды загрохотали винтовки, ударили пулеметы, поливая свинцом участки по сторонам от прорыва.

– Смотрите! Офицер! – Раден первым заметил мелькнувшую фигуру с золотыми погонами. – Офицер!

И точно, во главе небольшой группы из солдат, с маузером в руке шел типичный высокоблагородие, подтянутый, не кланяющийся пулям. Один из сопровождавших его упал, другой схватился за ногу. Офицер только отдал соответствующие команды и продолжал идти дальше, словно навеки был заговорен от всего несущего смерть.

Так он и дошел до самых дверей, торопливо открытых перед отрядом, подождал, пока внесут раненых, пропустил солдат и последним скрылся в здании.

– Подполковник Орловский в ваше распоряжение прибыл. Со мною шестнадцать солдат, один унтер и еще трое раненых.

Мандрыка шагнул навстречу, порывисто обнял офицера и чуть не к месту спросил:

– Как добрались?

Рассказ Орловского был короток. Георгий в нескольких фразах поведал об обороне правительственной резиденции, не утаил собственной оплошности и замолчал.

– А дальше?

– Пришлось дать команду на прорыв, – тяжело вздохнул Георгий. – Иначе там бы все и полегли. Кто прорвался, тот прорвался. Остальные остались навсегда. В их числе – помощник Шнайдера. Да еще по дороге несколько человек потеряли.

– В том нет вашей вины, – утешающе произнес Мандрыка.

– Позвольте мне судить о том самому. – Орловский едва сдержался, чтобы фраза не прозвучала резко.

Его лицо осунулось, глаза запали и смотрели с неприкрытой тоской.

Положить столько жизней ни за грош! И пусть по дороге Курицын и Синельников превозносили своего командира до небес, сам себя Орловский судил по другому счету.

Мандрыка прекрасно понимал состояние Георгия и знал, что слова тут бесполезны.

– Идите отдохните немного, господин полковник. Раз уж вы убили их главаря, то, думаю, на рожон они больше не сунутся. С рассветом нанесем им хороший удар, и побегут как миленькие.

– Я лучше… – начал Орловский, но полковник перебил его не терпящим возражения тоном:

– Я сказал: отдыхайте. Вам и осталось-то полчаса. А я пока пойду обойду людей. Предупрежу, чтобы готовились к атаке.

Мандрыка, прихрамывая, двинулся на второй этаж в сопровождении Кузьмина.

– А вы молодец, господин подполковник! – Сухтелен дружески коснулся плеча Георгия. – Не желаете поступить в наш отряд?

– У меня семья. – Откровенно говоря, в калейдоскопе сегодняшней ночи о семье Орловский вспомнил впервые. Но вспомнил – и заныло сердце. – Разве что, когда привезу сюда своих. Представляете, каково им там?

– У самого такая же ситуация, – признался Сухтелен. – Только ведь если мы все разбежимся по домам, мрак станет вообще беспросветным. Решайтесь.

Видно, серьезным аргумент Георгия он не признавал.

И тут на втором этаже захлопали револьверные выстрелы.

Офицеры дружно рванули на звук, взлетели по лестнице и остановились, не зная, в какой из открытых кабинетов бежать дальше.

Из многих помещений выскакивали юнкера, озирались по сторонам, пытались понять, что же произошло.

– Господа! Все по местам! Тревогу никто не отменял! – звонко выкрикнул объявившийся Кузьмин.

Слова подействовали сразу. Юнкера послушно скрылись на своих постах, а штабс-капитан убедился, что никого больше нет, и поманил офицеров к себе.

Те подошли недоумевая. Кузьмин приглашающе показал на какой-то класс, и вид у него при этом был такой, будто случилось нечто невероятное и очень плохое.

В классе у самой двери лежал Мандрыка. Весь мундир на груди был в крови, а в остекленевших глазах застыло недоумение.

У окна лицом вниз лежал еще один убитый. Рядом с правой рукой (левая была перебинтована) валялся наган, и озарившая офицеров догадка показалась им настолько дикой, что они как по команде уставились на Кузьмина.

– Мы только вошли, а этот… – Кузьмин поперхнулся, но нашел в себе силы продолжить. – Весь барабан почти в упор. Я был чуть сзади. Не успел. Пока пистолет достал…

Он безнадежно махнул рукой.

– Почему? – выдохнул Сухтелен, будто кто-то из присутствующих мог знать ответ. – Хоть кто он?

– Толком не знаю. Пришел днем в школу и остался с нами. – Кузьмин перевернул тело убийцы.

За окном начинало светлеть, и Орловский сразу узнал покойника. Толстые щеки Вагина обмякли, а на шее даже в полутьме виднелись какие-то кровавые следы, не то порезы от стекла, не то укус. Подполковник дернулся, собрался что-то сказать, но мысли промелькнули и исчезли. Вместо них накатилось такое безнадежное отчаяние, что Георгий невольно застонал.

– Всех вооруженных и подозрительных задерживать до выяснения. Помните, среди них с равным успехом могут оказаться и наши соратники, и бандиты. Всех сопротивляющихся уничтожать на месте. – Аргамаков гарцевал перед перестраивающимся в боевой порядок отрядом.

Пехотинцы проворно покинули повозки и теперь разворачивались в цепь, в колонну собирался эскадрон, многозначительно урча подползали броневики, чуть дальше в полной готовности находились орудийные запряжки.