— Макгинллет?

— Да, по-моему, так.

Иеремия резко побледнел. Перед глазами у него все потемнело, и бешено забилось сердце.

— От... откуда вам это известно? — с трудом проговорил он.

Мистрис Брустер в задумчивости закрыла глаза:

— Не помню. Кто-то рассказывал. Может быть, сам мистер Мак-Матуна... или кто-то еще. Нет, не помню, — с сожалением покачала она головой.

Иеремия сидел как громом пораженный и с сомнением смотрел на мистрис Брустер. Он ничего не понимал. Очень хотелось думать, что, не отличаясь мощным интеллектом, она что-нибудь перепутала. Но говорила экономка весьма убежденно. Да и откуда бы ей знать название валлийского местечка, которое она даже не могла выговорить? И все же это так невероятно... Мать Бреандана — валлийка? Нет, не может быть! Ирландец никогда об этом не упоминал, по крайней мере в разговорах с ним. Откуда же об этом знать мистрис Брустер? Может быть, от Джона, с которым тот жил в одной комнате? Хотя подмастерью Бреандан стал бы рассказывать о себе в последнюю очередь. Нет, только один человек мог знать, так ли это, — Аморе! Ирландец доверял ей и последние месяцы проводил вместе с ней много времени. Наверно, говорил и о своей семье.

Иеремия не мог усидеть на месте. Не говоря ни слова, он выскочил из дома и помчался к Блэкфрайарской переправе. Он не сразу нашел лодку, поскольку лодочники, как и другие лондонцы, боялись подпускать незнакомых, которые, вполне возможно, несмотря на отсутствие внешних признаков чумы, были больны. Лодочник, в конце концов согласившийся перевезти Иеремию, в поисках признаков болезни все время бросал на него недоверчивые взгляды. От греха подальше Иеремия подавил приступ кашля, раздиравший ему горло. Решив, что пассажир чумной, лодочник недолго думая мог скинуть его в Темзу. Страх ожесточал людей.

Темза почти опустела. Люди либо опасались выходить из дома, либо уже уехали за город. Только в Уайтхолле царило возбуждение. Королевский двор собирался переезжать в безопасное место. Большинство придворных уже уехали, и у дворца в Большом дворе Иеремия увидел заложенные кареты. Он лавировал между лакеями, перетаскивавшими тяжелый скарб. Иезуит настолько погрузился в свои мысли, что чуть не столкнулся с герцогом Бекингемским, как раз садившимся в карету. Камердинер его светлости прокричал Иеремии вдогонку ругательства, но тот их не услышал.

По запутанным коридорам иезуит спешил к покоям Аморе. К его огорчению, там ее не оказалось. Элен сказала ему, что леди отправилась в часовню королевы в Сент-Джеймсский дворец на богослужение. Иеремии ничего не оставалось, как ждать ее возвращения. Он не мог привести в порядок свои мысли. Они неотступно вертелись вокруг ужасного открытия, которое привело его сюда. Если мать Бреандана действительно была валлийкой родом из того же местечка, что и Джордж Эдвардс, из этого следовало только одно — Бреандан и был тем человеком, которого они так отчаянно искали. Он должен был знать Джеффри Эдвардса и поклялся отомстить за его несправедливую гибель. Значит, он повинен во всех смертях, в покушении на судью Трелонея, в покушении на Алена, в смерти сэра Джона Дина...

Но все существо Иеремии противилось этой кошмарной мысли. Как заведенный, он еще и еще раз перебирал в уме все события и искал какую-нибудь деталь, подробности, которые сняли бы с Бреандана подозрения и выявили абсурдность его страшных умозаключений. Но чем дальше он думал, тем больше находил свидетельств против ирландца.

Вернувшись, Аморе, к своему изумлению, обнаружила в своей спальне патера Блэкшо. Он не слышал, как она вошла, и сидел на стуле, опершись локтями в колени и спрятав лицо в ладонях. Аморе даже показалось, что он плачет. С беспокойством она подошла к нему и опустилась на колени.

— Что с вами, патер? Вы больны?

Он испуганно вздрогнул и посмотрел на нее непонимающими глазами.

— Нет... все в порядке... Миледи, пожалуйста, скажите мне, где Бреандан?

— Бреандан? Я отправила его во Францию. В Париж.

— Вы уверены, что он уехал? Возможно ли, что он только сделал вид, будто покинул страну?

— Но зачем?

— Миледи, это очень важно, вы должны вспомнить, — не отвечая на ее вопрос, продолжал он. — Бреандан когда-нибудь рассказывал вам о своей матери?

— А-а, — помедлила Аморе, — вот вы о чем. Нет, он никогда о ней не рассказывал. Я даже не знаю, как ее зовут. Он всегда очень неохотно говорил о своей семье.

— Подумайте, миледи! Он когда-нибудь упоминал о том, что она валлийка? Или произносил название местечка Макгинллет?

— Нет, не помню. Несколько раз он рассказывал об Ирландии. Но никогда о семье. Я даже не могу сказать, жива ли его мать. У меня только создалось впечатление, что он ее очень любит. Но к чему эти вопросы, патер? Что с Бреанданом?

Иеремия отвернулся и провел рукой по волосам.

— Думаю, я совершил ужасную ошибку...

Аморе с тревогой наблюдала за ним. Она еще никогда не видела его в такой растерянности, но, зная, что настаивать бесполезно, терпеливо ждала объяснений.

— Как вам известно, я пришел к выводу, что убийца хочет отомстить тем, кто несет ответственность за смертный приговор Джеффри Эдвардсу, — начал объяснять Иеремия. — Я полагаю, это друг или родственник Эдвардса. И вот я узнаю — мать Бреандана родом из того же местечка, что и он.

— И вы решили, что Бреандан и есть тот самый мститель! — Аморе была потрясена.

— Вполне логичное заключение.

— Да кто же сказал, будто мать Бреандана валлийка?

— Мистрис Брустер.

— Экономка? — удивилась Аморе. — На каком же основании?

— А почему бы ей не сказать этого, если так и есть? У нее нет оснований лгать.

— Но это абсурд! — запротестовала Аморе, наконец осознав, что священник всерьез размышляет о виновности Бреандана.

— Я тоже сначала так думал, но... — На его скулах заходили желваки. — Многое, что я прежде считал случайностью, предстает совершенно в ином свете. Невозможно отрицать — Бреандан имел возможность совершить все эти преступления. Он мог набросить на судью Трелонея зараженный плащ, когда тот, пьяный, лежал на улице. Сэр Орландо, очнувшись, видел одного его. А мы только со слов Бреандана знаем, что там находился Джек Одноглазый. Может быть, Одноглазый только принес ему плащ.

— Но тогда Бреандан заразился бы сам.

— Не обязательно. У него уже был тиф, и, возможно, он рассчитывал, что повторно не заболеет. Кроме того, он никогда не скрывал, что ненавидит Трелонея. Его ненависть вполне может объясняться тем, что сэр Орландо был одним из судей, несправедливо приговоривших Джеффри Эдвардса. Второе же покушение на жизнь Трелонея произошло во время процессии, когда Бреандан уже вышел на свободу. Судья уже сопоставил эти два факта. И тот же Бреандан присутствовал в таверне, когда отравили вино сэра Орландо.

— Я не могу в это поверить, — убежденно возразила Аморе. — Бреандан никогда бы не сделал ничего плохого мастеру Риджуэю, которому он стольким обязан.