– Был ли он, или есть, или когда-нибудь станет снова, как я полагаю, нашим другом, к делу не относится, господин Бендлер… Мы, оставшиеся здесь, попросту должны теперь держаться вместе, понятно? Еще оставшиеся здесь, compris?[26]

Окружной санинспектор положил ногу на ногу, будто хотел закрепиться здесь навсегда. Порыв ветра, разбитое окно – большой кусок стекла, со звоном вдребезги разбившийся на полу. Неожиданно Эд рванулся к Ребхуну, выплеснул ему в лицо свое гнилостное дыхание:

– Мой друг, мой друг, мой брат!

Инспектор по-детски заслонил локтем лоб, бестолково размахивая другой рукой, отбиваясь от Эда, который втиснул его голову глубоко в искусственную кожу. Поляризованные очки съехали. Огромное насекомое, думал Эд, теряет глаза, легкое нажатие – и они падают на пол. Секунду он видел плоский инспекторский профиль – лишь намеки на рот и нос, лицо, похожее на огромный стертый кончик пальца, изжелта-серое, словно песчаная почва, куда в день жажды они с Крузо закапывали бутылки, в лунки, под западной луной…

– Мой друг! – снова рыкнул Эд, потому что рычать было приятно. Войлок у него во рту разорвался, и он наконец-то слышал себя, слышал, что рычит и рычит правильно, тогда как инспектор скорчился, прижал руки и ноги к телу, сократился до размеров своей смехотворной фамилии, до куропатки.

Шторм утихал, моросил дождь. Инспектор шел впереди. Гуськом они прошагали сотню метров до бюро прописки. На улице ни души, деревня будто вымерла. Даже в походке инспектора сквозила потерянность; короткие, отрывистые шаги, точно ноги годами были закованы в кандалы.

В конторе Ребхун мало-помалу взял себя в руки. Выложил на стол несколько папок и минуту-другую поглаживал их ладонью, вверх-вниз, вроде как сортировал или пересчитывал что-то в воздухе.

– Мы поможем вашему другу. Мы помогаем, где только можем, разумеется…

Это бормотание походило на заговор, позволяющий ему обуздывать страх, и Эд сообразил, что растерянное существо за письменным столом не шутит, что на сей раз Ребхун не притворяется.

– Прошу вас, не удивляйтесь, господин Бендлер, – начал Ребхун, – мы поможем вашему другу, мы в состоянии помочь.

Еще стоя он набрал номер. Эд смотрел на согнутый палец, который несколько раз не попал в наборный диск.

– Пожалуйста, не удивляйтесь, это кратчайший…

В этот миг его соединили. Инспектор приосанился, голос мгновенно стал уверенным и твердым, дальше он продолжал по-русски. Говорил короткими, монотонными фразами, словно докладывал, причем его доклада, вероятно, уже ожидали. Один-единственный вопрос, на который был дан столь же краткий и рубленый ответ. Каждое его слово свидетельствовало о почтении и готовности к безусловному повиновению.

Эд понял разве что два-три речевых оборота; за все годы учебы словарный запас у него почти не расширился. Ребхун продиктовал долготу и широту, как, наверно, принято у военных при указании места, затем почтовый адрес «Отшельника» – Эд услышал его впервые. Даже адрес Ребхун произнес с русским акцентом. Под конец ему пришлось повторить фамилию и звание, по буквам, медленно и отчетливо, хотя прозвучало все невыразительно, никак, точно последняя попытка показать, что и он не обсевок в поле.

Крузо спал. Как бы сказочным сном. Эд тронул большую небритую щеку, согнул указательный палец и погладил ее, словно отец, который ночью вновь склоняется над кроваткой сына. Приложил ко лбу тыльную сторону руки, потом губы, ведь первое ощущение может и обмануть. С утра минул целый век.

На секунду-другую Эд замер низко над лицом Крузо и почему-то закрыл глаза. Увидел Рембо возле кассы и Каролу за стойкой, даже его предшественник Шпайхе и тот вновь сидел вместе с ними за столом и поочередно спрашивал у всех про свою сумку, про очки, про зубную щетку. Нереальность достигла той степени, когда он мог быть в свитере Шпайхе и одновременно взять этот свитер из шкафа и вручить хозяину, причем торжественно, будто речь шла о дипломной работе, о признании какой-то непомерной вины, которую он накопил как преемник. «Пожалуйста, прости, дорогой Шпайхе, я…»

Он не сумел приготовить себе кофе и плеснул кипятку в кофейный ликер. Отодвинул гардину, глянул на террасу, словно там в любую минуту могла объявиться помощь, возможно вертолет. Или новый русский «Миг» вертикального взлета, таким не нужна посадочная полоса, только координаты. Попытался отхлебнуть и обжег губы.

Эд поднялся наверх и стал собирать сумку для больницы. В комнате Лёша было холодно, он забыл протопить. Бритвенные принадлежности стояли аккуратным рядком. Он взял немного белья из шкафа, там тоже царил порядок. Маленькие стопки, образующие черные хлопчатобумажные пирамиды, на самом верху – пара носков. Все готово к использованию. Ни пижамы, ни купального халата, а они бы пригодились. (Незамедлительное неодобрение старшей сестры: «Пижамы нет? Тогда вот это». Короткая рубашонка, с разрезом сзади, спина и зад голые.) Большую часть отшельниковской выручки Эд положил в конверт и сунул на дно сумки. Немного погодя опять вытащил и записал на конверте свой континентальный адрес: Вольфштрассе, 18, 4020, Халле/Заале. Сам не знал почему, просто записал, и все. «Моя папка в безопасности, Эд, да?» Только сейчас он вспомнил о стихах. В последние дни Крузо несколько раз заговаривал о них; ведь он доверил их Эду. «Пусть так и будет, Эд, пока тут все не утрясется. Тогда я и составлю сборник». Сорок минут до лисьей пещеры и обратно – но что, если как раз в это время и явится помощь, что, если Лёш проснется и позовет его. В голове не было места, чтобы дольше думать об этом.

Он отнес сумку в контору, поставил у изножия кровати. Когда ощущение, что тем самым что-то безвозвратно решено и подписано, стало нестерпимым, он снова взял ее оттуда и поставил на стул Крузо за столом для персонала. Беспомощность прямо-таки била в глаза.

Поскольку Крузо знобило, Эд включил железнодорожный обогреватель и задвинул его под кровать.

– Одно за другим, по очереди, – прошептал Эд, принес из сарая большой мятый мяч с надписью «НИВЕЯ», вымыл его и наполнил горячей водой. Старался при этом не следить за собой, смотреть практически. На миг Эд осознал призрачность происходящего. Увидел команду корабля-призрака, выброшенного на берег острова-призрака; потерпевшие крушение, островитяне и сезы – сплошь призраки.

Собираясь сунуть мяч с водой под ноги Крузо, он заметил, что в горячке его друг что-то прижимает к животу под одеялом. Та самая фотография, Соня.

– Ладно, ладно, – пробормотал Эд, – ты забрал ее себе, да?

У него возникла идея.

Кромбахов «Экслепен». Он достал из шкафа новый флакон, в ладонь выпал приложенный рекламный листок.

Никогда не поздно, но и никогда не рано… Уход и питание, как для всякой почвы, что должна приносить плоды… освежает и омолаживает… Название «Экслепен» гарантирует качество и эффект более чем на полвека. Эд подсчитал: 2039-й. Более чем – это 2050-й? Так там написали, однако наверняка не имели в виду, нет, определенно нет.