Лишь когда они очутились в долине, запертой со всех сторон горами, покрытыми вереском и в сумерках казавшимися лиловыми, Дэниел заговорил с ней.

— Ты, стало быть, у нас будешь жить, — сказал он.

Они взобрались на вершину холма. Нора остановилась, чтобы отдышаться, и взглянула на Дэниела:

— Я у себя останусь.

Дэниел не отрывал взгляда от расстилавшейся перед ними дороги и не замедлил шага.

— Там аренда не плачена.

— Я и раньше запаздывала с платой. — Вдруг испугавшись, она пошла быстрее, стараясь не отстать от него. — Да и кто с этой арендой не опаздывает!

— Ты будешь жить со мной и моей хозяюшкой, Нора.

— Но Михял меня дома ждать будет!

Наступило неловкое молчание. Дэниел зажег трубку и стиснул зубами черенок.

— Ну а как же мои вещи? — спохватилась Нора.

— Можешь их забрать. Только кровать продать придется.

Услышав это, Нора заплакала и утирала слезы грязными руками, пока, зайдя за угол, они не наткнулись на Джона О’Шея, чье лицо уже покрывал летний загар, а усы золотились на солнце.

— Вдова Лихи? — Он стоял у них на дороге, с руками полными камней, которыми пулял в птичье гнедо. — Стало быть, не повесили тебя…

Дэниел, прищурившись, взглянул на закатное солнце.

— Ей не до бесед, Джон. Дай пройти.

— Знаешь, какой стишок про тебя сочинили?

Нора шмыгнула носом:

— Стишок?

И парень, сунув руки в карманы, проговорил нараспев:

— Вот несчастье, Нора Лихи, вот докука, утопила ты единственного внука. Ни ходить не мог мальчонка, ни стоять, значит, фэйри напроказили опять. Ты задумала ребенка утопить, как же Господу за грех тебя простить? Сатана тебя на грех тот соблазнил, ты молись, чтобы Господь тебя простил!

Нора глядела на Джона, чувствуя, как внутри расползается омерзение:

— Бог тебя простит!

Ухмылка погасла.

— Это всего лишь стишок, — вмешался Дэниел. — Чего только не напридумают люди! Бывали вещи и похуже. Беги, Джон, и скажи Пег, что вдова Лихи вернулась.

Парень кивнул и припустил бегом по дороге.

— Не обращай ты на него внимания! Иди себе домой и начинай собирать вещи, что тебе нужны. Я позову Бриджид, чтоб помогла тебе скарб перетаскать. Переночуешь у нас. Бриджид тебя устроит как надо. А меня нынче ночью не будет. Дельце одно есть.

Он важно кивнул ей и, ускорив шаг, ушел вслед за Джоном. Когда оба мужчины превратились в точки на дороге, Нора опустилась на колени в дорожную пыль. Услышанный стишок жег ее огнем, ее вырвало, и запах желчи разнесло ветром.

Высокая трава подступала теперь к самому дому. Задыхаясь, Нора потянула на себя дверь и остановилась на пороге. В доме пахло плесенью и грязью. Солома, которой были заткнуты оконные щели, вывалилась, камышовую подстилку разметал ветер.

— Благослови Господи сие жилище! — воскликнула Нора.

Внутри у нее все дрожало. Она озиралась, отчаянно ища следы присутствия мальчика, но все в доме было точно так же, как до ее ухода, а раскладная лавка была не разложена.

Нора осторожно шагнула внутрь:

— Михял?

Тишина.

— Михял! Голубчик!

Нора прикрыла за собой дверь и вдруг услышала шорох, и сердце у нее подпрыгнуло. Едва дыша, она кинулась в свой покойчик, чувствуя, как крепнет надежда. Она была права! Михял здесь! Лежит под курткой на кровати. Вот же — очертания его фигуры! Он спит?

Но под курткой не оказалось ничего, кроме одеяла. Часто дыша, Нора комкала одеяло в руках. У ног ее раздалось тихое кудахтанье. Приглядевшись в полумраке, Нора увидала наседку, соорудившую себе гнездо из камыша и вытащенной из матраса соломы.

Горестное недоумение овладевало Норой.

— Господи Боже милостивый, — молилась она, вороша на кровати одеяло, все жарче, все яростнее твердя слова молитвы. — Молю тебя, Господи, и тебя, святой Мартин, сделайте так, чтоб он был здесь! Михял!

Ничего. Ни малейшего звука, лишь квохтанье потревоженной наседки.

Не зная, что делать дальше, Нора натянула на себя куртку Мартина и, неверными шагами выйдя к очагу, опустилась на лавку. Тишина звенела в ушах. Его нет. Его не вернули. Она не сомневалась, что найдет его здесь, может быть, он сидит у очага, — она войдет, и он поднимет на нее глаза. Лицо Мартина, волосы Джоанны. Она потерлась щекой о грубую материю куртки, вдыхая уже совсем слабый запах мужа. Сунула руку в карман и вытащила оттуда уголек. Повертела его в руках.

Михяла в доме нет. А ведь она была так уверена.

Снаружи птицы провожали пением закатное солнце.

— Господь и Матерь Божья в помощь тебе!

Заплаканная, с вспухшими глазами, Нора обернулась. На пороге, опираясь на клюку, стояла Пег и молча смотрела на нее.

— Его здесь нет!

Старуха протянула Норе руку:

— Слава богу, ты вернулась!

Она выждала, пока Нора утирала слезы.

— Вот беда-то, вот несчастье… — бормотала она. — Ну будет, будет… сидишь тут одна и огня не зажжешь… Правду сказать, вечер-то теплый. Посижу тут с тобой чуток, ладно?

Она опустилась на лавку рядом с Норой, и вдвоем они сидели возле погасшего очага, и оранжевый закат лил на них свой вечерний свет.

Пег указала на стол, и Нора увидела высившийся там чистый кувшин, до краев полный свежими сливками.

— Это все сноха моя. Не могла слушать, как жалобно корова твоя мычала. А масло твое у меня. Целее будет. — Пег пожевала губами. — Молоко-то опять жирным сделалось.

Нора устало кивнула:

— Слава тебе Господи.

— Да, помог Господь долине нашей.

Тут грянул хор кузнечиков. Женщины замолчали, слушая их стрекот.

— Возле Дударевой Могилы его и похоронили, — нарушила наконец молчание Пег. — Отец Хили сказал, что так лучше будет.

Нора моргнула, не сводя взгляда с мертвых углей.

Пег придвинулась ближе:

— Как перед Богом, скажи, как это вышло такое с уродцем-то?

— Я хотела только фэйри прогнать, Пег, — пробормотала Нора.

— Когда я увидела тебя в то утро, Нора, ты была вся мокрая, с ног до головы. — Пег положила руку Норе на колено и понизила голос: — Ты что, маленько подтолкнула его?

Нора не знала, что сказать. Отведя руку Пег, она поднялась и стала рыться в поисках спрятанной в печурке бутылки. — Где она, Пег?

— Я не корю тебя. Только если ты сделала это, значит…

— Где она?