Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он посмотрел на меня и спросил:
– Ты один из них?
– Нет, я твой вольноотпущенник, мой господин, – ответил я.
– Как тебя зовут?
– Ахмад, сын Саламы.
– Я помню тебя, ты был в лодке, – ответил халиф.
– Да, я был там.
Наступило молчание, через несколько минут он крикнул в темноту:
– Ахмад!
– Я здесь, мой повелитель, – ответил я.
– Подойди ближе и обними меня, мне страшно.
Я обнял его и почувствовал, как сильно бьется его сердце. Через некоторое время он снова заговорил со мной:
– Скажи мне, мой брат Мамун… он все еще жив?
– Как бы тогда могла продолжаться эта осада, если бы он был мертв? – ответил я.
– Аллах да покарает тех, кто сказал мне, что он умер!
– Да, и он должен покарать тех визирей, которые довели повелителя правоверных до такого состояния!
– Ни слова больше! – приказал мне халиф. – Ты должен уважительно отзываться о моих визирях. Я не первый и не последний из тех, кто взялся за дело не по плечу.
– Возьми мой плащ, – попросил я его, – и сними эти лохмотья.
– Нет, Ахмад, – ответил он с грустью, – эти вещи как раз под стать моему нынешнему положению.
Какое-то время мы молчали, потом он спросил:
– Они обязаны привести меня к моему брату Мамуну, я уверен в этом. Как ты думаешь, неужели мой брат прикажет казнить меня?
– Конечно нет! – уверенно воскликнул я. – Он должен пощадить свою плоть и кровь.
Он тяжело вздохнул.
– Говорят, что цари не имеют ни родственных чувств, ни жалости, – сказал он еле слышно.
– Хартама обещал тебе неприкосновенность, и твой брат не может быть так жесток к тебе, – обнадежил я его и предложил прочитать молитвы о Поминовении и Прощении.
Когда мы молились, дверь распахнулась, и вооруженный человек вошел в нашу комнату. Он пристально посмотрел в лицо халифу и, узнав его, вышел, плотно закрыв за собой дверь. Это был Мухаммед, человек Тахира, и я понял, что Амин теперь уже все равно что мертвец. Все, что я мог сделать, – это прочитать ночную молитву, и я не был уверен, что у меня хватит времени дочитать ее до конца, прежде чем меня тоже убьют; я встал и начал молиться.
– Ахмад! – крикнул Амин. – Не отходи от меня, читай свою молитву рядом со мной, я опять чувствую страх!
Я подошел вплотную к нему. Через несколько минут мы услышали топот конских копыт. Дверь распахнулась настежь, и на пороге появились персидские воины с обнаженными мечами. Увидев их, Амин встал. Убийцы колебались, подбадривали и подталкивали друг друга, но никто не решался выйти вперед. Амин судорожно сжал в руках подушку.
– Я двоюродный брат Посланника Аллаха! – пронзительно закричал он. – Я сын ар-Рашида! Я брат Мамуна! О Господи! Аллах взыщет с вас за мою кровь!
Один из персов, вольноотпущенник Тахира, бросился на него и хотел ударить мечом по голове, но Амин бросил свое единственное оружие – подушку в лицо своему противнику и вырвал у него меч.
– Он убьет меня! Он убьет меня! – в ужасе закричал перс.
Его товарищи бросились вперед, один из них вонзил свой меч халифу в бок, потом его повалили на землю, лицом вниз, и отрубили голову, после чего отвезли ее Тахиру».
Один из катамитов (евнух-наложник) Амина, Кавтар, был пойман этой ночью, при нем были найдены: Плащ, Кольцо, Меч и Жезл пророка. На следующее утро голова халифа, по приказу Тахира, была выставлена для всеобщего обозрения на Железных воротах в восточном районе Багдада, а тело было похоронено в саду, рядом с воротами. Впоследствии голову Амина, завернутую в просмоленную ткань, отослали в Хорасан к Мамуну. Увидев ее, он содрогнулся и залился слезами.
– Повелитель правоверных! – воскликнул Фадл, сын Сахла, обратившись к нему. – Хвала Аллаху за его бесконечную милость! Поистине, пророк, да пребудет на нем милость и благословение Господне, был бы доволен, если бы мог видеть, что справедливость восстановлена и ты занял то место, на которое Аллаху было угодно возвести тебя.
Мамун приказал насадить голову на пику и установить на площади. Затем он построил свои войска и начал раздавать премиальные деньги. Каждый воин, получив деньги, должен быть проклясть голову Амина. Таков был приказ, и все подчинились ему.
Один солдат, перс, получил деньги и, желая проявить усердие, вышел вперед и закричал что есть силы:
– Будь проклята эта голова, и будь проклят ее отец и мать, и будь проклята вся их порода. Да запихнет Аллах всех этих выродков их матерям назад туда, откуда они появились!
– Что ты мелешь, болван! – сказал ему командир, задрожав от страха. – Ты же проклял повелителя правоверных вместе со всеми!
Но Мамун лишь улыбнулся, как будто все это его не касалось. Тем не менее он приказал убрать голову и запретил говорить что-либо о низложенном халифе. Голову забальзамировали и отправили в корзине назад в Ирак, где она и была погребена вместе с телом.
На смерть Амина некий поэт написал стихи:
Тем не менее впоследствии, когда возникли дискуссии и преследования, связанные с вопросами о сотворенности и вечности Корана, знаменитый правовед Ахмад ибн Ханбал сказал:
– Я уверен в том, что Аллах милостиво принял Амина в свое царство хотя бы за то, что он сказал еретику Исмаилу, сыну Улейи, когда того доставили к нему во дворец: «Как смеешь ты, сын шлюхи, утверждать, что Коран был создан, в то время как он не может быть ни создан, ни уничтожен, – он существовал всегда и будет существовать вечно».
«Лучше выиграть в споре, чем выиграть битву, – сказал Мамун. – Нет удовольствия больше, чем наблюдать за работой человеческого разума, и лучшие споры – те, что позволяют понять людей».
Сколь неприемлемы амбиции в правителе! Но хуже этого – пристрастие судьи, еще не разобравшегося в деле, еще хуже – только поверхностная тщательность юристов. Наихудшее – это расчетливость богачей, легкомыслие стариков, леность молодых и малодушие военных.
«Человек принесет мне деревянный предмет, – говорил Мамун, – может быть, только палку, ценой не больше дирхема. Он скажет мне: «Посланник Всевышнего держал это в своей руке, или «Из этого пророк однажды пил», или «Он коснулся этого однажды». И без подтверждений и доказательств, но с любовью и благоговением я приму эту вещь.