Царевич протянул руку, провёл ладонью над горстью ониксовых осколков. Он ощутил знакомое тёплое покалывание и, не глядя, достал один. Перкау повернул камень. Сквозь безмятежность его сосредоточения прорвалось удивление, но потом, казалось, сменилось пониманием.

Иероглиф изображал зверя, которого можно было бы спутать со священным шакалом Ануи, если б не чуть иначе изогнутая морда и раздвоенный хвост.

– Это…

– Ша, зверь Сатеха, – мрачно кивнул царевич и коротко посмотрел на статую Ануи, высившуюся над ними, ища у Него поддержки. – Возможно, я просто слишком поторопился… и вытащил не тот камень. Позволь ещё.

Перкау странно посмотрел на собеседника, но возражать не стал. Трижды он смешивал предсказательные камни. Трижды Хэфер задавал вопрос о том, кто поможет ему, но так и не увидел шакала, возлежавшего на Ларце Таинств. Каждый раз ша выскальзывал из горсти камней и падал перед ним. Но разве не знал он внутри себя, что будет именно так?..

Потом Перкау остановил его руку.

– Довольно, Хэфер, – тихо проговорил жрец. – Ты получил свой знак. Не будем гневить Богов.

– Но я – наследник Ваэссира, а вы – служители Ануи, – в смятении возразил царевич. – Его Сила в ваших руках… в её руках… вернула меня на Берег Живых. Даже тело моё теперь отмечено Им, Его искусством. Как смею я обратиться к Его врагу?

Бальзамировщик прищурился, пристально глядя на Хэфера, и покачал головой.

– Ты говоришь сейчас как обычный мужчина. Но давай поговорим как жрецы.

– Я – не вполне жрец.

– Не жрец? – Перкау негромко рассмеялся. – Позволь напомнить тебе, что ты – будущий Верховный Жрец Ваэссира всей Таур-Дуат, господин мой Хэфер Эмхет. Ты обучался в Его храмах, проводил необходимые ритуалы для Него, прошёл все необходимые ступени посвящения. Ты должен понимать больше, чем обычные мужчины и женщины, смотреть в самую суть.

Царевич и сам сознавал нелепость своего возражения и склонил голову в знак согласия. Император Таур-Дуат являл собой светскую власть, но он также был посредником своего народа пред Богами и не мог не пройти жреческого обучения и посвящения, пока ещё был наследником трона. Просто принять в себя Силу Ваэссира было недостаточно – нужно было ещё уметь сделать это, подготовив разум и тело.

– Одна из самых известных легенд нашего народа повествует о том, как в гневе Сатех расколол изначальную форму Ануи и разметал осколки по земле, в праве властвовать над которой Ему было отказано. Любовь Аусетаар к Её избраннику помогла Ей завершить трансформацию супруга. Ануи стал тем, кем мы знаем Его теперь, – Божеством, Защитником и Владыкой Мёртвых, Хранителем Вод Перерождения, тем, кто дарует это Перерождение другим. Но кто изначально привёл Ануи к инициации и последующей трансформации в божественную форму? Кто, по сути, дал мёртвым защитника и проводника? Об этом не думают обычные мужчины и женщины, но не должны забывать жрецы.

Перкау протянул руку, выудил из горсти камней шакала и положил его рядом с ша. Следующим он достал камень, который изображал Ваэссира в облике рэмеи в Двойном Венце.

– Теперь возьмём легенду о твоём предке, божественном Владыке Таур-Дуат. Каждый в народе, конечно же, помнит легенду о том, как сын Ануи и Аусетаар, сочетавший в себе и божественное, и то, что в нём было от нэферу, укрывался от гнева Сатеха и копил силу для боя. Он терпел и поражения, но итогом долгой войны стала величайшая победа. Герой Ваэссир сверг Сатеха, отомстив за отца, и изгнал Его за грань зримого мира. Так говорят. У этой легенды есть и продолжение, которое отчего-то в народе часто забывают связать с первой историей. Сатех Разрушитель был побеждён и изгнан, если смотреть на легенду как на простую сказку. Но ведь именно из рук своего врага Он получил удивительный Дар – своё Призвание. Его разрушающая мощь теперь обрела русло. Никто лучше Него не умел сразить безликий ужас, с которым отец-и-мать Его Амн встречается каждый цикл прохождения Ладьи сквозь первозданный мрак. На грани мира Сатех стоит на страже. Каждую ночь Он восходит на Ладью своего отца-и-матери, чтобы защищать там, где лишь Его горящий взгляд может пронзить первозданную тьму небытия. Каждую ночь Он поднимает своё разящее копьё, и первородный огонь Его оберегает саму нашу реальность от сил, которым нет имён ни в одном языке живущих – от тех, кто действительно враждебен всему сущему. Мощь Его так велика, что огонь этот всё же прорывается иногда на землю жаркой кровью гор или горячим дыханием пустыни, в которой Он властвует безраздельно. Но разве не делился Он щедро своей силой, когда твои предки призывали Его и карали своих врагов? Разве не сметал препятствия и не выжигал ложь? Разве не даровал мудрость тем, кто искал посвящение в Его охотничьих угодьях, пусть и не все из них выживали и сохраняли разум, встречаясь с Ним… – эти слова жрец проговорил уже тише, а потом чуть улыбнулся и пододвинул к царевичу все три иероглифа. – Так ответь мне, Хэфер, ответь как тот, кто должен прозревать глубже большинства: так ли уж враждебны друг другу силы, которым мы дали имена и о которых сложили легенды? Великий Зодчий был мудр, создавая наш мир именно таким. Но к каждой из божественных сил следует подступать осторожно, с особенным уважением, соблюдая положенные правила, которые тоже были записаны нашими предками не просто так.

Царевич посмотрел на предсказательные камни, на зверя, который и манил, и вызывал трепет.

– Ты рассказывал, что священные шакалы указали вам дорогу, что храмовый пёс-страж нашёл меня… что ша стерегли место боя и растерзали тела всех, кто был там… не тронув моё.

– Так и было, Хэфер, – подтвердил Перкау. – Так и было. По каким-то причинам Сатех пожелал защитить тебя уже тогда.

– Но где мне искать Его посвящённых? У Сатеха нет иных храмов, кроме самой пустыни Каэмит, да и жрецов Его не осталось. А если остались, они предпочитают скрываться. Или… – Хэфер пристально посмотрел на своего собеседника. – Или я не прав?

Он уже понимал, что жрец знал об этом больше, чем успел сказать.

Перкау кивнул и негромко ответил:

– Есть среди жрецов те, кто всё же искал Его мудрости… и находил, сохраняя верность тому, кому служил изначально.

Бальзамировщик поднялся и поклонился статуе Ануи. Некоторое время он смотрел в глаза своего божественного покровителя, а потом перевёл взгляд на царевича. В этом взгляде было теперь нечто такое, чего Хэфер не видел прежде, чему не мог пока дать объяснения.

Перкау обернулся к нему спиной и обнажился до пояса. Плоть его у левого плеча и лопатки