«Да ведь это вовсе не фантазия!» – сообразил наконец Ури, протрезвев. – Просто наши свинки вырвались из свинарника и гуляют по двору!» Он покосился на Инге только для того, чтобы убедиться, что никакие события не способны сейчас нарушить ее сон. Придется в одиночку управляться с этой толпой, обалдевшей от свежего воздуха свободы. Загоняя в свинарник своих подопечных, которые отчаянно сопротивлялись и рвались обратно на воздух, Ури был полон сочувствия к ним – кому бы понравилось всю жизнь стоять в вонючем стойле в ожидании рокового дня, когда любящие хозяева поведут тебя через двойную дверь в забойную камеру?

Однако, несмотря на сочувствие и понимание, он довольно быстро вернул всех нарушителей порядка на места и закрыл загородки, удивляясь, как свиньи умудрились сорвать все замки и вырваться наружу. Предположим, Клаус в расстройстве забыл запереть входную дверь, но почему при этом сами собой открылись все обычно надежно запертые загородки? Так и не найдя ответа, Ури подошел к доске, на которой хозяйская рука Инге записывала мелом расписание основных событий дня. Там было выведено ее четким немецким почерком:

«День Охотника. Вымыть кабанчика № 15 и свинок № 6 и № 11 и запереть в загоне С – для отправки в станционный ресторан и на колбасную фабрику».

Ури довольно быстро нашел свинок № 6 и № 11, но кабанчика № 15 в свинарнике не оказалось. Неужто он так хорошо спрятался во дворе, что Ури его не заметил? Было уже очень поздно, так что Ури не стал тратить время на поиски пропавшего, а добавил к двум первым свинкам еще одну под номером 23, тщательно вымыл всех троих под душем, как невест перед свадьбой, и приготовился поодиночке выводить их за герметическую двойную дверь – туда, куда он сам с того первого дня ни разу не заходил.

И только тут он сообразил, что давно не видел Ральфа. И не слышал. Ни тогда, когда ошалевшие свиньи метались по двору, ни тогда, когда он загонял их в свинарник. Куда он мог деться?

Оказалось, что надеть на Ганса ошейник Ральфа не так просто, но я сделал из ошейника петлю, продел в нее его передние ноги и затянул. Получилось довольно прочно, и я вывел Ганса из свинарника. Когда Ральф увидел Ганса в своем ошейнике, он стал бросаться на него так, будто у него на свете не было ничего дороже этого ошейника. Я никогда не думал, что собаки так любят свои вещи – совсем как люди. Попробовал бы кто-нибудь надеть платье моей мамки, она бы ему показала! И Ральф тоже хотел показать Гансу, кто хозяин этого ошейника. Бедный Ганс ужасно испугался и хотел убежать назад в свинарник, но Ральф за ним погнался, так что мне пришлось крикнуть ему «Стоп!». Он не остановился, и я скомандовал ему «Сесть!». Он все-таки сел, но посмотрел на меня с ненавистью и тут же попробовал встать на ноги. Тогда я повторил «Сесть!», и мы молча застыли, глядя друг на друга.

Я понимал, что долго так продолжаться не будет: ему скоро надоест на меня смотреть, тогда он рассердится и прыгнет. А Ральф, если сердится, то становится пострашней мамки! Я повторил «Сидеть!» и быстро потащил Ганса обратно в свинарник. Там я привязал его за поводок к загородке, а сам взял другой ошейник Ральфа – с медными колечками – и опять вышел во двор. Ральф стоял под дверью, ожидая меня с Гансом. Когда он увидел, что я вышел один, он так сильно разочаровался, что даже начал зевать и изображать, как он мною вовсе не интересуется.

Я подошел к нему поближе, сделал вид, что чешу его за ухом, а сам накинул ему на горло ошейник и быстро застегнул, чтобы он не вырвался. Но он не вырывался, потому что в этом ошейнике мы с фрау Инге всегда водим его гулять в лес. И он, дурак большой, решил, что я сейчас поведу его в лес, и покорно пошел за мной, хоть я повел его не к воротам, а в новый холодильник, который как раз сегодня достроили рабочие из города.

Ральф сообразил, что я его обманываю, только когда я привязал поводок к трубе и пошел к дверям. Ох, он и взвыл! Совсем как мамка, когда она увидела свою куртку, в которой я прополз по подземному ходу в замок. Ральф рванулся за мной изо всех сил, но было уже поздно, – я выскочил из холодильника и захлопнул за собой дверь. Во дворе я немножко постоял, прислушиваясь, – не слышно ли снаружи, как Ральф там воет. Ури говорил, что звук из холодильника не выходит, потому что там нет щелей. И точно, Ральфа не было слышно, а уж он там, конечно, лаял и рычал во всю мощь своей собачьей глотки! Мне стало его немножко жалко, но что было делать, – ведь он помешал бы мне спасти Ганса.

Вдруг дверь Отто распахнулась, и оттуда вышел Ури с какими-то тряпками, а за ним фрау Инге с сумкой в руке. Мне повезло, что во дворе было темно, а я стоял под самой стенкой холодильника, – я быстро скользнул за угол и даже ни за что не зацепился, так что они меня не заметили. Когда они проходили мимо меня, Ури спросил, как там холодильник, – закончили или нет? Я жутко перепугался, что они сейчас зайдут внутрь и найдут там Ральфа, но они просто прошли мимо.

Когда они вошли в кухню и зажгли там свет, я осторожно, на цыпочках прошел в свинарник и хотел вывести оттуда Ганса, но вдруг сообразил, что фрау Инге скоро должна прийти забивать свиней на завтра. Я представил, как она заходит в свинарник, ищет кабанчика № 15, – она ведь не знает, что его зовут Ганс, – это наш с ним секрет, – и не может найти. Ужас, что она может тогда натворить: поедет, например, к мамке и потребует, чтобы я вернул Ганса!

Чтобы она не заметила, что Ганса нет в свинарнике, я решил выпустить во двор всех свиней – пусть немножко погуляют. А потом, когда их загонят обратно, будет такая неразбериха, что фрау Инге может подумать, будто кабанчик № 15 заблудился где-нибудь во дворе – двор у нас огромный и весь засажен деревьями. Не станет же она среди ночи бегать по двору и звать Ганса, тем более что она не уверена, что его зовут Ганс. Я открыл обе створки дверей, сбросил крючки со всех загородок и сказал:

– Эй! Свинки! Идите гулять!

Но свиньи ужасно дурные – они сбились в кучу по колено в дерьме, уставились на меня своими свиными глазками и захрюкали хором. Они были так похожи на мамку, – не когда она сердится на меня, а когда слушает песни по радио и подпевает. Я схватил метлу и начал шлепать по розовым задам тех, которые стояли впереди.

– Дуры! – заорал я шепотом, чтобы фрау Инге не услышала. – Идите гулять, а то я запру дверь и вы останетесь тут навсегда!

Не знаю, что подействовало на передних больше – моя угроза или моя метла, – но все они разом двинулись к открытой двери. А задние ринулись за ними, будто боялись отстать, – они перли вперед, совсем как люди, отталкивая друг друга от дверей, чтобы выскочить наружу раньше других. Чтобы вывести Ганса, мне пришлось дождаться, пока все свиньи выйдут, и я очень боялся, что фрау Инге выглянет в окно и увидит, как они толкутся по двору. Но она была, видно, чем-то занята и в окно не смотрела, так что я спокойно взял свой велосипед и вышел из замка на дорогу.

Было совсем темно – хорошо, что у меня на руле теперь есть фонарь. Но оказалось, что по нашей крученой дороге невозможно ехать на велосипеде вниз и тащить за собой Ганса на поводке: у него ножки слишком короткие, чтобы он мог за мной успеть. Я попробовал несколько раз и так, и этак, но у меня ничего не вышло, и мне пришлось пойти пешком. Это было очень трудно – одной рукой удерживать велосипед, чтобы он не скатился вниз, а другой – тащить Ганса, который вдруг струсил и начал рваться обратно во двор. Я мог бы объяснить ему, что если он вернется, то сегодня ночью его зарежут, но мне не хотелось его пугать, он и так стал слишком нервный, а я терпеть не могу нервных, я с ними сам становлюсь нервный.