На нижнем уровне горы библиотека замерцала столбами света возвращающихся читателей. Один из столбов светился вокруг Афанасиуса.

Осмотр библиотечных пещер и проверка оборудования заняли у стражников около часа. Только после этого было объявлено, что произошел технический сбой, и двери снова открылись для желающих.

Передний зал показался Афанасиусу непривычно ярко освещенным множеством световых аур. Монахи толпились, обмениваясь соображениями о случившемся.

Афанасиус увидел, как отец Томас выходит из аппаратной. На лице — выражение крайней сосредоточенности. Ему на пятки наступал отец Малахия, похожий на взволнованного гуся. Афанасиус быстренько отвернулся, боясь встретиться с другом взглядом и выдать себя. Вместо этого он крепче прижал папки к груди и, напустив на себя решительный вид, уставился во тьму. Сводчатый проход вел в главную часть библиотеки, где управляющий спрятал запретное знание.

128

Скрежет стальной канистры с горючим разнесся эхом по ангару. Катрина поставила последнюю канистру на пол возле распахнутых задних дверей белого автофургона. Она вспотела от сильного напряжения. Мышцы рук и ног жгло огнем, но женщина была благодарна этой боли. Она помогала отвлечься от ее горя.

Габриель выпрыгнул из фургона, схватил канистру с горючим и, подняв, положил ее возле большой кучи вещей, собранных отовсюду. Здесь были мешки с сахарным песком, свернутые одеяла, кипы полипропиленовых водопроводных труб и полимерной пленки — все, что взрывоопасно и огнеопасно, все, что при горении испускает много дыма. В центре этой аккуратно сложенной кучи виднелись нейлоновые мешки с надписью KN03. В них находился нитрат калия — удобрение, часть которого уже была на пути в Судан. Теперь удобрение послужит другому делу.

Засунув последнюю канистру, Габриель посмотрел на измученное лицо матери. Она выглядела точно так же, как после смерти отца — горе смешалось с гневом и ужасом.

— Ты не обязана этого делать, — сказал Габриель.

Катрина взглянула на сына.

— Ты тоже не обязан, но делаешь.

Он посмотрел ей в глаза и понял, что боль в них вызвана не столько тем, что случилось, сколько тем, что может случиться. Габриель спрыгнул вниз.

— Мы не можем ее оставить. Если пророчество истинно, то она является крестом и, значит, в ее силах все изменить. Если мы ничего не сделаем, то ничего не изменится и все жертвы напрасны. Остаток жизни мы проведем, ежечасно оглядываясь. Они будут ее пытать и узнают обо всех, с кем она разговаривала. Затем кармины убьют ее и отправятся охотиться за нами. Я не хочу до конца своих дней скрываться. Надо закончить все здесь и сейчас.

Катрина посмотрела на сына мокрыми от слез глазами.

— Сначала они забрали твоего отца, — сказала она, — теперь деда.

Женщина потянулась и погладила сына по щеке.

— Я не могу позволить им забрать и тебя.

— Они этого не сделают, — вытирая пальцем слезу со щеки матери, заверил Габриель. — Это не самоубийство. После смерти папы я стал солдатом. Я смогу дать им достойный отпор. Научные споры ничего не изменят. Протесты снаружи Цитадели не разрушат стен… Но мы сможем…

Он сделал красноречивый жест в сторону груза автофургона.

Катрина еще раз взглянула на Габриеля и увидела в нем его отца, деда, себя… Она понимала, что спорить с ним бесполезно. К тому же у них было мало времени.

— Ладно, — произнесла она. — Мы сделаем это.

Габриель нагнулся и нежно поцеловал ее в лоб, едва коснувшись тубами. Лишь бы мать не подумала, что это прощание.

— Хорошо, — вытаскивая из автофургона черную спортивную сумку, сказал он. — Вот что тебе надо будет сделать…

129

Святой опустил тело девушки на пол возле камина и снял с крюка тонкий металлический прут. Он сунул прут в сердце огня и начал раздувать кузнечные мехи. Ритмическое завывание пламени заполнило пещеру. Огонь разгорелся еще ярче. Желтоватый отсвет затанцевал на точильных камнях. Аббат подошел к ближайшему из камней и, пожав плечами, избавился от сутаны. Материя, шелестя, упала на пол.

Корнелиус смотрел на сетку шрамов, покрывающих его тело.

— Ты готов причаститься к Таинству? — спросил аббат.

Монах кивнул.

— Тогда делай, как я.

Настоятель вынул церемониальный кинжал из деревянного распятия и, поставив ногу на педаль, стал вращать точильный камень. Он приложил лезвие к камню, и из-под металла вырвался сноп искр. Аббат водил кинжалом туда-сюда, не сводя глаз с затачиваемого лезвия. Следуя его примеру, Корнелиус избавился от сутаны. Пламя обдало его кожу жаром. Вынув кинжал из распятия, он встал у соседнего точильного камня.

— Прежде чем ступить в часовню, — перекрикивая скрежет металла о камень и рев раздуваемого мехами пламени, произнес аббат, — ты должен обрести священные знаки нашего ордена. Эти знаки, врезанные в бренную плоть, напоминают о неисполненном отцами-основателями зароке.

Оторвав лезвие от точильного камня, аббат посмотрел на него.

— Сегодня благодаря тебе этот зарок будет исполнен.

Аббат повернулся к Корнелиусу и приблизил кончик кинжала к верхнему краю толстого шрама, бегущего вдоль тела настоятеля.

— Кровь, — произнес он, вонзая металл в свою плоть и разрезая ее до самого живота, — объединяет нас в боли с Таинством. Мы будем страдать, пока оно страдает. Но скоро всему придет конец.

Корнелиус видел, как лезвие рассекает кожу. Кровь закапала на каменный пол. Монах поднял кинжал вверх и вонзил лезвие себе под горло. Стараясь забыть о боли, он провел кинжалом вниз. Полилась кровь. Аббат снова поднял руку с кинжалом и сделал второй надрез на том месте, где левая рука соединяется с телом. Корнелиус послушно повторял каждое движение аббата. Вскоре все его тело покрывали шрамы их ордена.

Закончив, настоятель поднес вертикально поднятое окровавленное лезвие ко лбу, вытер его о кожу, а затем, повернув на сорок пять градусов, повторил этот жест. На лбу аббата появился расплывчатый знак Тау. Корнелиус последовал его примеру, вспоминая, как сам рисовал этот знак на лбу смертельно раненого Йохана. Слезы побежали по бледным морщинистым щекам. Жертва Йохана была не напрасна. Его товарищ умер, чтобы он, Корнелиус, смог закончить миссию и вскоре быть облагодетельствованным священным знанием об истинной сути Таинства. Он видел, как аббат, отправив лезвие клинка в деревянные ножны распятия, подошел к камину и, взяв раскаленный металлический прут, направился к новообращенному.

— Не беспокойся, брат, — иначе истолковав слезы Корнелиуса, сказал он. — Все твои раны вскоре заживут.

Аббат поднял раскаленное железо. Монах почувствовал, как жар приближается к верхней части его руки. Он отвернулся, вспоминая пламя взрыва, обжегшее его в Афганистане.

Когда раскаленное железо коснулось кожи, Корнелиус почувствовал жгучую боль. Он заскрежетал зубами, сдерживая рвущийся из груди крик. Запахло паленым мясом. Надо стерпеть.