– Скажи мне ещё, что больше не будешь, – сердито выговорил Девлятов, остывая.

   – Не скажу, – вздохнула я. – Но я… я поняла… Я могу пойти домой? К дочери.

   – Куда?! Лежи. С девочкой твоей всё хорошо. Есть кому присмотреть…

   Вечером Эльвира Званцева привела ко мне Нохораи. Девочка крепко обняла меня и долго не отпускала. А потом сказала, напряжённо и зло:

   – Ты же говорила! Ты же обещала, что больше умирать не будешь!

   Я погладила её по кудряшками:

   – Но я не умирала, солнышко.

   – А что? Что ты делала?!– возмутилась она.

   Я поймала взгляд Эльвиры. Она только головой покачала. Позже она расскажет мне, в какую истерику сорвалась бедная Нохораи, когда я потеряла сознание прямо в палате интенсивной терапии. Как долго её не могли успокоить. И как страшно она спала потом, практически сутками, просыпаясь лишь на пару– тройку часов. Классический случай телепатической зависимости, скажет мне детский врач. Когда ребёнок сливает своё сознание с сознанием взрослого. Взрослый не чувствует или чувствует слабо, а для малыша такая связь означает полную потерю индивидуальности. Чем младше ребёнок, тем сильнее искажения, возникающие в его личностной матрице. И если не провести ментокоррекцию по разделению сознаний вовремя, то хорошего не жди.

   Ещё и это. Подобные процедуры болезненны. Нохораи, правда, маленькая ещё, она благополучно забудет, но несколько дней ада нам обеспечены. Всё– таки, детей– телепатов должны воспитывать телепаты, и если бы мать девочки была жива… Но у Ликессы Балиной не было шансов. Второй ранг и внутренняя Служба Безопасности Менлиссари…

   Я в очередной раз помянула злобным словом проклятых ольров в целом и Ми– Скайона лантарга в частности. Принесло их на наши верфи… не могли мимо пройти.

   Куда ни кинь, что ни зацепи, везде натыкаешься на гадов. На последствия поступков этих гадов. На само их существование. Убила бы всех! Удалила бы из организма Вселенной как инородное тело, будь у меня такая возможность. Ненавижу!

   Если не произошло необратимого паранормального срыва, восстанавливаешься быстро. На седьмой день мне разрешили вернуться домой, на одиннадцатый – выйти на работу. Сначала, разумеется, меня посмотрели независимые эксперты, тоже свои, целители, в смысле. Первой гориории. Федерального уровня. И, несмотря на сердитое мнение доктора Девлятова, к работе допустили…

   С Сергеем Семёновичем я не то, чтобы поссорилась, но холодок не таял. И пусть. Мне было как– то уже всё равно. Я бы дёргалась год назад, даже полгода, но сейчас будто перегорело что– то и лопнуло. Мне было на удивление всё равно…

   Свободные дни я использовала, чтобы помочь Нохораи. Горького веселья хлебнули обе полной ложкой. Но это надо было пережить, как сильную боль при вправлении вывиха. Немного боли перед полным и окончательным выздоровлением – не такая уж тяжёлая плата. Я видела взрослых, страдавших телепатической зависимостью от партнёра либо родственника или даже собственного животного– компаньона: печальное зрелище. Подобной судьбы для маленькой Нохораи я не хотела. Пришлось терпеть.

   Но у неё снова погас взгляд, а я снова не могла удушить за это того, кто был виновен.

   Девочка наша из комы так и не вышла. Состояние стабилизировалось, но паранормальной коррекции не подлежало. Наши коррекции всегда проводятся через кризис, то есть, перед окончательным выздоровлением происходит кратковременное ухудшение состояния. Как в общем, так и в частности, то есть грубо говоря, там, где проблема. Тропинина такую встряску не переживёт, очевидно. Оставался паллиатив: поддерживающая терапия и надежда вывести пациентку на тот порог, за которым смерть от интенсивного воздействия ей не грозит.

   Геля Гартман навещала её каждый день. Сидела рядом, держала за руку. Выглядела пугалом: исхудала, короткие волосы торчали ёжиком, я всерьёз опасалась, что в самом скором времени помощь целителя понадобится уже ей. На меня она не смотрела и всем своим видом показывала, что я – пустое место. Мне, опять же, было без разницы. Пока она не выдала признаки готовящегося обморока. Тогда я мстительно организовала ей поддерживающую терапию, попутно выяснив, что эта, с позволения сказать, коза не помнит, когда в последний раз нормально ела. Наверное, очень хотела голодной смертью поддержать своих близких, из которых одна готовилась к пересадке сердца, а вторая загрузилась в себя на неопределённый срок. Насмешками и злым словом я заставила её пообещать питаться нормально. На некоторых действует безотказно; Геля была из таких.

   Но из терранского периода моей жизни мне запомнилось не знакомство с Гелей Гартман, нас сталкивало лбами потом ещё не раз, даже и после того, как я покинула Старую Терру, а совсем другая встреча…

   Я сидела в кабинете паранормальной диагностики, на первичном приёме. Как известно, болезнь легче предупредить, чем лечить. Вот и шли ко мне люди. Те, кто мог позволить себе страховку отдела паранормальной медицины и те, кому она была прямо положена.

   Мужчина, сорок четыре года. Пирокинетик, военный, космодеант Альфа– Геспина. В чине комадара – полевой командир. Серые глаза, светлые волосы, в общем, типичный для пирокинетиков фенотип. Рассказал, что был ранен, сейчас находится на восстановлении. Интересуется, когда сможет вернуться к действительной службе… и вообще.

   У меня едва не вырвалось в ответ на его вопрос: «Никогда!» Успела прикусить язык. Сказалась наука профессора Таркнесса, да и доктора Девлятова тоже, будем честными.

   Я видела. Первую, пока ещё слабую, буквально два– три волоса, седину на висках, признак надвигающегося гормонального срыва. Угнетение активности пиронейронной сети, уже выраженное. Вектор будущего, упёршийся в слепящую белую стену итога. Наверное, я не сумела удержать лица. Он всё понял. Очень спокойно воспринял, пирокинетики вообще очень спокойные люди. Не подверженные спонтанным эмоциям…

   – Сколько, доктор? – прямо спросил он.

   Я отвела взгляд и как раз на окно терминала, на выведенную в плоскость экрана личную карточку. Жаров Игорь Владимирович, значилось там, в верхнем поле. Фамилия показалась знакомой.

   – Три– четыре года, – тихо ответила я на вопрос. – Может быть, пять. Простите…

   – Не извиняйтесь, доктор, – мягко сказал он. – Не надо. Вы не виноваты…

   Он ещё меня утешал! Я стиснула пальцы, до хруста. Вспышкой пришла память: ангар на станции Кларенс, разлитая в воздухе смерть и солдат федеральных сил с вопросом: «Живы, девчонки?» С информационной строчкой на броне: Жаров И.И, RH II– . Он! Точно – он…

   – Не говорите моей невесте, доктор, – попросил он. – Скажу ей сам.

   Я кивнула. Невеста. Поздновато, с его– то паранормой, с его профессией и в его возрасте. Но что я… Его личное дело, имеет полное право.

   – Простите, – беспомощно сказала я ещё раз.

   Он кивнул, по– военному чётко. Сказал: