того, а Константин Сергеевич, – тут она сглотнула, а я напряглась, – вернется в семью.

– Что за бред?

– Клянусь.

– Кто мог быть на квартире? Ключи только у меня и у него. Ты уверена, что говорили обо мне?

– Я потому и спросила первым делом, была ли ты дома.

– Галь, я понимаю, между нами многое было. Но если еще и ты с этими гадюками спелась… Не надо мной манипулировать. Мне пока непонятен смысл всей этой аферы, но я подозреваю, это придумалось, чтобы я на квартиру не возвращалась.

– Яна, я серьезно.

– Извини. Я не верю в то, что враги умеют проявлять такую заботу. Никогда человек, которому я причинила столько зла, не станет желать мне добра. Так что нет. Спасибо за попытку, можешь передать им, что все провалилось.

– Значит, не веришь?

– Нет.

– Дура ты, Яна. Я тебя простила еще в больнице. Твой брелок с собой таскаю, потому что поверила, что ты раскаялась. А ты совсем ослепла, не видишь очевидного. Но ладно. Мое дело предупредить, твое – не поверить.

– Спасибо, конечно. Но, скорее всего, ты в чем-то ошибаешься. На квартиру я поеду все равно. Хотя бы потому, что мне больше некуда деваться.

– Пеняй на себя, – злобно сказала она и поднялась.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Я тебя тут не раз видела. Сейчас обеденное время, поэтому сюда и пошла наугад.

– А если бы меня тут не было?

– Связалась бы с кем-то из твоих друзей или поехала в общежитие.

– Какое рвение.

– Но ты его не ценишь.

– Потому что верю только собственным глазам. С недавних пор.

– Верь, чему хочешь.

С этими словами Галя покинула наш столик, а затем и помещение. Вернулась Ольга.

– Что она хотела?

– Хорошо сыграла, – задумчиво протянула я, покручивая вилку. – Да так, еще одна подосланная его женой марионетка.

– Уверена?

– Сто процентов. Так на моих чувствах еще никто не играл. Катя все не угомонится. Сначала староста, теперь Галя… Как бы она еще и до тебя не добралась.

– Сомневаешься во мне?

– Нет. В тебе – нет.

– А в ком?

– Валера себя сегодня странно вел.

– Да ладно тебе, это уже паранойя! Ешь лучше, да не думай об этом.

Я посмотрела в тарелку, где лежали два ранее аппетитных, а сейчас еле теплых кусочка пеперрони. Почему же сразу паранойя? Может, вся моя жизнь теперь – паранойя? Верить никому нельзя – так меня учили. Даже самым близким. Это цинизм. Но не верить близким не получается. Мы всегда кричим о предательстве со спины, хотя сами его допускам. Это нормально и закономерно. Сомневаться положено во всем и во всех – здоровый реализм, а не паранойя.

После мы еще немного погуляли, и я поехала на квартиру, а подруга – в общежитие. Дома было пусто и тихо. Квартира не взорвалась, как только я повернула ключ, и даже утюг не упал на голову, когда я толкнула дверь от себя. Вообще ничего. Пусто и безопасно.

Я зашла на кухоньку, взяла из шкафа чистый стакан и набрала воды из-под крана, краем глаза замечая, что здесь как будто бы что-то лежит не так. То же самое, что и с моими ключами сегодня. Да нет, вот это уже настоящая паранойя – вещи бегать не умеют, а передвигать их некому. Просто фантазия разыгралась на нервной почве, решила я, натыкаясь взглядом на картонный ящик, в котором так и лежали неразобранные вещи Кости. Поднесенный к губам стакан так и не промочил мое горло: загоревшись идеей разобрать ящик, я отставила его в сторону.

Конечно, сверху, на куче других вещей, лежали фотографии. Тоненькая стопка. Интересно, зачем Костя взял их с собой? На память? Или не совсем уверен, что разлюбил жену? Пока я рассматривала четверых самых счастливых людей, которых мне приходилось видеть в жизни – маму с папой и двух прелестных детишек – раздался звук открываемой двери. Я выглянула с кухни, это был Костя. Разувшись и сбросив с себя сумку, он вошел, стал позади меня и обнял крепче, чем когда-либо, зарывшись носом в затылок и обхватив меня в кольцо.

– Привет.

– Привет.

– Это мы пять лет назад.

– Понятно, – тихо ответила я и отложила стопку.

Почему-то мне захотелось плакать.

Что-то такое было в этих фотографиях, какое-то не иллюзорное, а настоящее счастье, которого у меня никогда не было и не будет. Но которое я разрушаю сейчас своим эгоизмом. Может быть, сквозь эти фотографии, на которых и Костя, и Катя улыбались друг другу, светясь любовью, стало явственно видно, что связь между ними слишком сильна, чтобы я могла разрушить ее бесповоротно. Фотографии хранят память о былом, в их силах воскресить прошедшее. И он забрал их с собой. Возможно, как напоминание.

– Яна, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – вздохнул Костя. – Но я не хочу в прошлое, каким бы счастливым ни выглядел на этих фото.

– Почему? Ведь ты любил ее, все было хорошо.

– Откуда ты знаешь, как все было? Это всего лишь снимки. Запечатлеть один миг из жизни не значит увидеть всю жизнь. Если на фото пятилетней давности я улыбаюсь, это не дает повода думать, что моя семейная жизнь была сладкой.

– А она была несладкой?

– В первый же год после свадьбы я понял, что ошибся в человеке. Ни одна проблема не решалась, ни одна. Не с ее характером. Ведь она королевских кровей, это не ее заботы – коммунальные счета, жилье, домашнее хозяйство… Все было на мне.

– Почему было не развестись в таком случае?

– Когда я заговорил об этом, она начала устраивать скандалы. А через неделю заявила, что беременна. Она и правда оказалась в положении. А потом родилась Алена, и… ну куда уже тут бросать семью?

– Значит, ты был несчастлив в браке?

– Я не могу этого сказать, – уклонился Костя, изменив голос. – Хорошие моменты были, но они быстро теряли вес в сравнении с плохими. Мы до сих пор не научились понимать друг друга.

– Сколько лет, – затаив дыхание, начала я, – вы в браке?

– Одиннадцать, – подумав секунду, ответил он. – И я не хочу больше этого только из-за детей. Встреча с тобой помогла это осознать: оказалось, я так четко понял, знаешь, когда познакомился с тобой, – тут он вставил нервный смешок, – оказалось ведь, я давно ее не люблю. Так давно, что сам не заметил, как чувство прошло: я-то думал, оно ретушировалось семейным бытом, постоянными заботами, думал, оно осталось, просто скрыто под слоем семейных проблем и ссор. А нет. Оно просто