А ведь была реальная возможность определить личности моряков, чьи останки были обнаружены в Запорожье. Скорее всего, в каютах находились проживавшие в них офицеры, забежавшие в последний момент взять документы и не успевшие покинуть корабль до опрокидывания. Там же могли оказаться приборщики, прибывшие по тревоге на свое заведование для закрытия иллюминаторов и не успевшие покинуть каюты в водовороте хлынувшей через иллюминаторы воды. По информации следователя из Запорожья, в каютах были обнаружены письма и документы. Надо было разбираться — да только кому это было надо?!

Возникает вопрос: реально ли было собрать останки моряков при выбранном способе судораздела? Повторно отследим ситуацию.

17 августа 1957 года специальным постановлением Совета Министров СССР были определены задачи и порядок взаимоотношений ВМФ и Главвторчермета при разделке корабля. Установленный Совмином срок работы — 1958–1960 годы. На берегу бухты возле места, где находился корпус «Новороссийска», были специально сооружены причал и другие необходимые постройки. Специально выработанный проект разделки линкора предусматривал, что каждая его часть будет разделана в соответствии с конструкцией и положением.

Общий вес «Новороссийска» к моменту разделки составлял около 21 тыс. тонн. Из них 18 тыс. находились в подводном положении. Естественно, что работы, выполняемые в обычной обстановке, гораздо производительнее, чем водолазные. Поэтому все подготовительные работы были выполнены кессонным методом. Так были отделены главные машины, котлы, противоминная защита линкора. Заложенными внутри зарядами по 100–120 кг срывались плиты бортовой брони, общая масса которых составляла 2,5 тыс. тонн. Секции весом 200–250 тонн отделялись методом подводной электрокислородной резки и применением различных кумулятивных зарядов направленного действия. Представляется интересным с инженерной точки зрения и способ вытаскивания на берег системой гиней башен главного калибра. Напомним, что трехорудийная башня имела вес 840 тонн, а двухорудийная — 611 тонн (башня № 2) и 636 тонн (башня № 3). Общая тяговая сила системы гиней составляла 450 тонн. В июле 1959 года разделка линейного корабля «Новороссийск» была досрочно завершена, промышленность получила 20 660 тонн металла, в том числе 7,5 тыс. тонн легированных сталей и 515 тонн цветных металлов.

Узнаю нашу гребаную советскую действительность: тысячетонные артбашни ворочали, а для сбора скорбных останков моряков рабочих рук не нашлось.

А ведь при обсуждении проблем разделка корпуса был предложен вариант ввода линкора в перевернутом состоянии в сухой док, примерно так, как в 1917 году был введен в док линкор «Императрица Мария». Тогда бы были все условия для грамотного демонтажа годных для дальнейшей эксплуатации систем вооружения и корабельных устройств. Даже боезапас, извлеченный из погребов «Марии», после прохождения соответствующих проверок был признан годным для применения по прямому назначению. Это условие позволило тщательно обследовать все отсеки корабля, произвести дефектовку его механизмов и в дальнейшем решать его судьбу. И это, заметьте, при оторванной носовой оконечности линкора и повреждениях корпуса не менее серьезных, чем на «Новороссийске». «Мария» была введена в сухой док, были тщательно обследованы все помещения. При нахождении корпуса «Марии» в доке на нем были продолжены следственные действия с целью выяснения причин гибели линкора. Факт находки в одном из подбашенных отделений огарка свечки и подметок от матросских башмаков отмечается во всех публикациях, посвященных гибели линкора «Императрица Мария». А ведь это означает, что все помещения линкора были тщательно обследованы.

В случае же с линкором «Новороссийск» был принят вариант, предполагавший с минимальной оглаской, по возможности — втихую, отбуксировать корпус линкора в самую дальнюю из бухт и в условиях жесточайшей охраны, в кратчайшие сроки, используя самые эффективные (но в нашем представлении — варварские) способы, разобрать корпус на секции, годные к транспортировке, и, отправив их в доменные печи, как можно быстрее закрыть самую трагическую на тот момент страницу в истории нашего флота. При этом никто из командования флотом не озаботился проблемой поиска и систематизации скорбных останков погибших моряков.

А что же написали в своих воспоминаниях чиновные лица, ответственные за работы на корпусе линкора с момента его подъема со дна бухты? Так, полковник Лейбович, непосредственно руководивший этими работами, как об очень знаменательном факте вспоминал о том, что «на берегу бухты Казачьей эпроновцев, обеспечивавших перевод корпуса линкора, встречал и приветствовал командующий ВМФ и члены Военного совета Черноморского флота». С полным на то основанием теперь уже можно утверждать, что весь процесс «утилизации» корпуса линкора находился под неусыпным контролем высшего флотского командования.

Из воспоминаний Э.Е. Лейбовича следует, что в процессе разделки большая часть корпуса линкора оставалась под водой, что, естественно, затрудняло бы работы с останками, если бы таковые проводились. С учетом же методов направленных взрывов, примененных при разборке конструкций корпуса линкора, несложно себе представить, каким деформациям и разрушениям подвергались отсеки линкора со всем своим скорбным «содержанием».

По самым приблизительным подсчетам, в помещениях погибшего линкора должны были находиться не менее 200–250 останков моряков, погибших при взрыве, также тех, кто не успел покинуть линкор до его переворачивания. Сообщение полковника Лейбовича не дает конкретной информации по этому вопросу.

Следует признать, что при грамотном и ответственном планировании работ, даже при 4-м варианте разделки на металл отсеков линкора, сохранялась реальная возможность бережного сбора, с последующей систематизацией и подготовкой к захоронению останков.

С момента катастрофы прошло 62 года, и приходится фиксировать следующие печально-криминальные факты.

За последние годы участились сообщения о том, что сборщики цветного металла и дайверы-любители, исследующие дно в Казачьей бухте, среди дельных вещей из бронзы и латуни наблюдают большое количество человеческих костей. Предположение, что эти останки относятся к периоду последней войны, не выдерживает критики. Происхождение этих костей несложно идентифицировать по находящимся в вперемежку с ними бритвенными принадлежностями и другим предметами нехитрого матросского быта, сохранившими маркировку начала 50-х годов. Поскольку большая часть печальных находок сориентирована на участке бухты в районе бывшего судораздела корпуса линейного корабля, то становится понятным их мрачное происхождение.

При явно недостаточной информации по конкретной проблеме возникает ряд вопросов.

1. Кто из представителей отделов ВИС и МИС контролировал процесс разборки корпуса линкора? Стоило бы уточнить фамилии мастера и начальника участка судораздела, контролировавшего процесс разделки корпуса.

2. Какие отчетные документы были представлены в соответствующие отделы и управления флота по результатам проведенных судоразделочных операций, и были ли в них упоминания о судьбе обнаруженных в отсеках останков наших моряков.

Следует признать, что, действуя в тот период целенаправленно и жестко, командующий и члены Военного совета заложили основу мрачного многолетнего забвения, по сути, предали память мученически погибших героев, обрекая на мучительные страдания родственников погибших моряков. Эти же действия, по-чиновничьи тупо выполнявшиеся по указанию московского командования, предполагали МОЛЧАНИЕ военнослужащих, посвященных в подробности катастрофы.