Фотограф повернул голову, когда в помещение зашла какая-то пара. Он сделал Полю знак следовать за ним в другую комнату, подальше от любопытных ушей. Теперь он снял свою каскетку и держал ее в сложенных перед собой руках.

– Вы хотите сказать, что это она… Что она была там, передо мной, на столе для вскрытия, через два года после своего исчезновения?

– Именно.

Абержель оперся о стену, глядя в пустоту. Поль обратил внимание, какие короткие и толстые у него пальцы – настоящие коктейльные сосиски.

– Покажите мне еще раз фотографию. Я хочу снова ее увидеть.

Поль послушался. Андреас Абержель вгляделся в экран и, казалось, затерялся в глубинах памяти.

– Мой агент достал тело из ящика морга, потом мы положили его на стол для вскрытия. Помню, что это была женщина, да. Как раз ее молодость меня и поразила. Скошенный в поле цветок. Не может быть, чтобы это была она…

Поль почувствовал, как внутри его разгорается огонь:

– Вы говорили о безрезультатной аутопсии. Значит, покойница уже побывала под скальпелем судмедэксперта, когда вы ее увидели?

– Да, на ней были характерные отметины.

– Следовательно, имело место полицейское расследование. Знаете ли вы, при каких обстоятельствах было обнаружено тело?

– Нет, нет. Я же вам сказал, эксперт не предоставлял мне подобных сведений. Вы должны понимать общий контекст: мы встречались два или три раза в году, он впускал меня ночью в морг, рискуя своим местом, и чем меньше информации он мне сообщал, тем лучше было для него. Он проверял все мои кадры во время съемки, чтобы удостовериться, что ни одно лицо не может быть опознано. Во время наших встреч он называл мне причины смерти, иногда мог обмолвиться парой слов о жертвах, но не более того.

Поль не мог понять. Если велось расследование, то обязательно были взяты пробы ДНК для опознания. Результаты должны были совпасть с данными Матильды Лурмель, которые имелись в единой базе генетических отпечатков. О чем тогда речь? О теле, прошедшем аутопсию, помещенном в ящик морга и не задокументированном? О контрабанде трупов?

Жуткая мысль мелькнула у него в голове, тело мгновенно покрылось холодным потом. Словно оказавшись в плену некоей замедленной съемки, он повернулся к гигантскому глазу, этому огромному чернильному колодцу, втягивающему его в себя, этой радужке, превратившейся в тонкий круг, подобный тому, который можно увидеть при полном солнечном затмении. И тут он понял, что именно его так потрясло при первом взгляде на это произведение.

Его рука, держащая телефон, задрожала. Он с трудом вывел на экран фотографию:

– А ее вы тоже видели?

На этот раз Андреас Абержель не выказал ни малейшего колебания:

– Да, я ее видел. К несчастью, при тех же обстоятельствах. «Отравленную» я запечатлел в две тысячи семнадцатом, и ею была эта женщина. Мне кажется, она была старше, чем на вашем снимке, но это была точно она, я уверен.

У Поля возникло ощущение, что его затопила безжалостная волна, перекатывая в своих струях и лишая кислорода. Вот так, необратимо и грубо, в мрачном зале Центра современного творчества и из уст незнакомца он узнает, что «Отравленная» – это Жюли.

Жюли мертва.

Пластик на входе зашуршал, еще одна пара продолжала осмотр. Поль метнулся к ним, размахивая своей жандармской карточкой. Ноги у него стали ватными, и на какую-то секунду он испугался, что сейчас упадет.

– Уходите отсюда.

Не сказав ни слова, растерянные посетители дали задний ход и исчезли. Поль вернулся к Абержелю, стараясь не сорваться. Пока он барахтается в волне, пока его треплют ее струи, крутя во все стороны, он не сломается. Но следовало действовать быстро, потому что прилив уйдет, оставив его беспомощным на песке. Только тогда он извергнет все слезы своего тела.

Фотограф сдвинулся с места и встал перед гигантским глазом, разглядывая его, как будто впервые видел собственную работу. Две морщины прорезали его щеки, словно жабры акулы.

– Только не говорите мне, что она тоже исчезла.

– Мне нужно имя того судмедэксперта.

Андреас Абержель взялся руками за голову:

– Полагаю, выбора у меня нет?

– Или имя, или я вас арестую illico[70]. В любом случае мы до него доберемся. Так что, пожалуйста, не заставляйте меня терять время.

Художник сжал челюсти. Несколько секунд он смотрел на зрачок, потом вздохнул и повернулся лицом к жандарму:

– Этот судмедэксперт – женщина. Она работает в Институте судебной медицины в Лионе, и ее зовут Корали Фрич.

71

Заснувший Габриэль вздрогнул, когда шасси аэробуса A320 коснулось бетонной дорожки аэропорта имени Иоанна Павла II в Кракове. Сразу же после вылета из Лилля он задремал, и два часа полета прошли незаметно. Все еще словно в тумане, он извлек свою спортивную сумку с полки над головой и торопливо включил телефон. Звонков не было.

Жгучий холод принял его в объятия, пока пассажиров везли от посадочной полосы в холл аэропорта. Температура была чуть выше нуля. Габриэль внезапно осознал, как невероятно быстро все происходит в 2020 году: перемещение пассажиров, все контроли – на него только посмотрели чуть внимательнее, чем на остальных, из-за того, в каком виде было его лицо. Он поменял евро на злотые, затем получил в аренду маленькую машину на паркинге «Avis» – ему предложили опцию viaTOLL[71], с авансовым платежом, который позволит ему не тратить время на оплату проезда на каждом контрольно-пропускном пункте. Габриэль подключил GPS и ввел адрес шале Хмельника: Насичне. Не совсем адрес, просто название деревни. По словам вдовы, дом стоял километрах в шести после выезда из поселка, если двигаться по автостраде DW896. Там он должен увидеть справа дорогу, уходящую в лес, которая и приведет его по назначению.

Меньше трехсот километров и около четырех часов езды, согласно навигационным данным. Габриэль будет там около полуночи. Его план прост. Оказавшись на месте, он подыщет себе место, где переночевать, а с утра пораньше двинется осмотреть шале, прежде чем отправиться в Белосток с его медицинским университетом. Уже выезжая на автостраду А4, Габриэль все никак не мог поверить, что чутье завело его куда-то в Польшу, хотя еще утром он шел по пляжу севера Франции.

Еще до посадки в самолет он последний раз поискал в Интернете все, что касалось Бещад и этой истории с охотой на волков, которой вроде бы так увлекался Арвель Гаэка. И такого рода охота действительно существовала в тех местах, больше того, была широко распространена. Та часть польских Карпат, куда он направлялся, изобиловала охотничьими агентствами, которые предлагали весь комплекс услуг и проживания. За несколько тысяч евро богатые иностранцы, любители пострелять, приезжали за небывалыми переживаниями: уникальной вылазкой, после которой они с разрешения властей могли увезти с собой шкуру и голову животного в качестве трофея. Кровавый туризм, позволявший этому региону, одному из самых бедных в стране, выживать.